Исчезнут, как птицы

У окна. Под окном: две женщины… настоящих… о чём-то мило беседовали. Сумки в руках. Яблоки в сумках. Настоящие, с дерева. И серьёзные, как слова. Зелёные.

Праздник…

Идиотизм… Настоящему мужчине Гостеву теперь не до книги. Её оседлала неутомимая, но равнодушная к самому тексту Пылька. Бусы переливались и таяли во рту. Ещё немного, и он вытянул за нитку бус прежнюю зубную боль. Утреннюю, первомайскую. Типа «эй!» Слабо, но неприятно. Кто же ещё мог так пошутить? Вот – боль осталась. Она? Она, что ли, ему позвонила?

И вдруг его пронзило неосторожным словом, именем, упавшим с какой-то высокой полки, полной нелепых, совсем нелогичных надежд, а он позабыл их… Лариса? Ну? Что тут такого? Забилось сердце, беспорядочно ища оправданий, совпадений, подходящих примеров… Стоп. Никаких примеров у него нет. И всё же… А вдруг она? Захотела объясниться, рассказать почему не пришла. Давал я ей свой телефон или нет? Когда? В столовой? Нет… У неё потом, когда сидели? Он сидел перед столом, мял свои руки, как чужую, поднятую с пола шапку… Тогда? Мял, мял. Ну, вспоминай! Нет, он что-то мямлил. Во всяком случае, у него осталось такое ощущение. Он говорил что-то, говорил… Крылья росли за спиной, росли, что-то там шевелилось, он это чувствовал, но не более… не более того… Не взлетел он, не вышло… смялись крылья. Что это он себе придумал? С чего бы это ей звонить ему? Сидит небось сейчас дома, телевизор смотрит. Чинно. С родителями. «Дочура, переключила бы, там фильм интересный…» – «Ну что ты, папа, тут концерт такой чудесный!» Даже не вспомнит о нём. Что о нём вспоминать? Или компания какая-нибудь чудесная, как концерт, там, где «ха-ха» неиссякаемое, без антракта. О, там есть на кого обратить взор! И ей внимание, и голова кружится от выпитого, выслушанного, станцованного и от предстоящего…

Гостев проглотил комок – смычка горла с пустыми переживаниями: в самом-то деле, ерунда, и зубик пару раз подпрыгнул во рту; надо было заканчивать, пора, не мог он больше так себя расстраивать, хватит, он бабушку родную куда больше расстроил, хотя они не ссорились, он пошутил, никакой издёвки не было, что же он – совсем ничего не понимает? Всего лишь шутка – лёгкий, необязательный, непричёсанный пустобрёх выбежал на короткую прогулку, солнце его допекло, вот он и высунул язык, задышал. Эх, бабушка, милая бабушка, многое ты в жизни своей претерпела, а теперь тебе меня терпеть, и хоть сказала ты, что говорить со мной не будешь, скажи слово доброе о чём-нибудь, не для кого-нибудь, для меня. Будь со мной, как с собою, а я для тебя открытым сердцем стану, я для тебя – что ещё? – да я для тебя… я… Гостев повторялся, он расходился, он увеличивался в размерах, ему становилось тесно в комнате.

– Так какое, ты говоришь, лекарство?

Он вышел к ней мириться. Она смотрела телевизор, сидела в кресле и дремала, слушала концерт праздничный, певицу, очнулась, вздохнула и сказала: «Выключи её, а то визжит, как сучка», потом вошла в его положение, приняла вопрос и протянула конверт.

Причудливые письмена или рядовые каракули. Дешифровка. Перевод. Только не ошибиться.

– Це-ре-бро-ли-зин.

Ещё раз принято.

– Василий летом приедет.

Разговаривает! Совсем полегчало…

– Какой Василий?

– Внук сестрин.

– А по какому поводу?..

Глава тринадцатая Платье прошуршало

Светлое чувство свободы вернулось к Гостеву после установления крепкого мира, надежность которого была удостоверена подписанием им деревенского адреса на конверте для скорейшего ответного письма бабушки к сестре, чтобы она не волновалась и была вполне уверена в том, что и лекарство дай бог найдётся и Василия приветим, посодействуем его поступлению в нужный ему институт. Так ведь сложно будет поступить, заметил Гостев, конкурс какой, готов ли парень? Ничего, разберётся, сказала бабушка. Э, нет, не скажи, не отставал Гостев, в деревне не то обучение, что в городе. У нас в роду все способные были, не отступалась бабушка. Ну и что? – восклицал Гостев. – Что такое способности? Сколько надо труда, чтобы развить их до положительного результата, который может быть отодвинут, а то и вовсе зачёркнут какой-нибудь посторонней случайностью, злой волей или собственной минутной слабостью, чудовищным промахом, не вернёшь потом ничего, не поставишь на прежние позиции, всё сначала, год пройдёт, иное время, иное бремя, сама же говорила, так стоит ли ему вообще сюда приезжать, силы свои юные растрачивать и нервы расстраивать, может быть там, на родине своей малой, в деревеньке-колхознице, он большего достигнет и сподручней ему там будет и радостней, как говорится, лучше в малом, да удача, чем в огромном, да провал, а? Карась сорвётся – щука навернется, не сдавалась бабушка.