О том, что находилось внутри этих дворцов, во внешнем мире имелось лишь смутное понятие. Было известно, например, что там должен находиться также «Мусей», который сводня с Коса включила в свой перечень чудес Александрии, скорее всего, не представляя себе, что это такое. Там находилось также драгоценное собрание книг, принадлежавших Царю, — «царские книги», как называл их Аристей, еврейский автор, в достаточной мере знакомый и с дворцом, и с библиотекой.
IV
Беглец
Кого угодно он предпочел бы встретить, только не язвительного Кратета. Вдобавок ко всему, находясь в столь жалком положении, да и в таком городе, как Фивы, где у него мало друзей. И все-таки, поскольку деваться было некуда, вышел ему навстречу. Но Кратет удивил его своей любезностью. Заговорил вначале, в общих чертах, о положении изгнанника: в этом, — сказал он, — нет никакой беды, изгнание предоставляет счастливую возможность избавиться от тягот и опасностей политики; мужайся, Деметрий, — заключил философ, — верь в себя и пользуйся новым положением, в каком ты оказался.
Деметрий, правивший Афинами десять лет и заполонивший город сотнями статуй в свою честь, теперь был вынужден скрываться в Фивах, дабы не попасть в руки Полиоркета, «Осаждающего», нового властителя Афин, которого так прозвали, иронически намекая на его упорные, часто тщетные попытки осаждать города. Деметрий едва поверил своим ушам, никак не ожидая от собеседника таких любезностей. На какой-то момент лицо его просветлело и, обернувшись к друзьям, он проговорил, то ли в шутку, то ли всерьез: «Проклятая политика, которая помешала мне как следует узнать такого человека!» Разумеется, он и не вздумал последовать совету, который, как стало ясно всем, кто еще хранил память о той странной встрече, был не чем иным, как предупреждением свыше. При первой возможности Деметрий покинул Фивы и отправился в Александрию. Там, при дворе Птолемея, он и жил до конца своих дней.
В свое время Филипп Македонский пожелал видеть Аристотеля наставником Александра. Птолемей, первый из монархов Египта, для своего любимого сына хотел заполучить Теофраста, последователя Аристотеля. Но Теофраст не покинул Афины, а послал вместо себя весьма неплохого ученого, Стратона, который впоследствии (чего Теофраст предвидеть не мог) продолжил его дело в Афинах, возглавив Ликей. Для македонской династии Лагидов, которая более всех прочих похвалялась тем, что происходит по прямой линии от Филиппа (Птолемей поощрял слухи о том, будто настоящим его отцом был Филипп, и Феокрит даже вплетает эти намеки в свой «Энкомий Птолемею»), связь со школой Аристотеля была, таким образом, в каком-то смысле наследственной. Уже отец Аристотеля был личным врачом македонского царя.
Этим и объясняется тот факт, что Деметрий избрал Александрию. Он тоже принадлежал к той школе, был учеником Аристотеля и другом Теофраста, а когда правил Афинами, всячески покровительствовал тому тесному сообществу метеков, на которое многие смотрели
Но Деметрий, неисправимый интриган, достигнув такой высоты, не удержался от искушения и попытался направлять даже династическую политику монарха. У Птолемея были дети от первого брака — с Эвридикой — и четверо сыновей от Береники, многоопытной, весьма привлекательной вдовы родом из Кирены. Береника прибыла в Александрию в свите Эвридики. Все трое прекрасно уживались во дворце. Однако из четырех сыновей Береники Птолемей стал предпочитать одного, до такой степени, что пожелал разделить с ним престол. Это обеспокоило Эвридику. Деметрий вмешался в столь деликатную ситуацию, выступив на стороне Эвридики, может быть, потому, что Эвридика была дочерью Антипатра. Возможно, он полагал, что Птолемей вряд ли свяжет себя династическими узами с семьей местных правителей, предпочтя их властителям македонского царства. И начал предупреждать монарха, задевая, как ему казалось, нужную струну. «Если все отдашь, — твердил он, — сам останешься ни с чем». Но эти доводы, в сущности мелочные, не оказали действия. Птолемей твердо решил разделить власть с любимым сыном. Эвридика поняла, что делать тут нечего, и, отчаявшись, покинула Египет.