Исчезнувшая сестра [litres]

Во время такого хождения было важно оторваться от мыслей о матери. Я заставляла себя разглядывать прохожих, проезжавшие мимо машины, деревья. И такое переключение внимания на внешний мир мне помогало. Раз я испробовала «медитативную ходьбу», которой научилась в «Трансформаторе». Оказалось, что она может на меня хорошо действовать и в Москве. В результате я стала практиковать ее во время своих побегов из дома все чаще. Сидеть и медитировать в квартире у матери я не могла, другое дело – ходить с фокусом внимания на собственном дыхании или на ощущениях в ступнях при каждом отдельном шаге. Это освобождало меня от мыслей, которых я не хотела.

Первое время мать злилась на меня из-за моих побегов, но потом согласилась со мной, что ходьба – более умный способ для снятия нервного напряжения, чем крик. Так что, когда я возвращалась к ней обратно, корка у ее обиды на меня становилась тоньше и обычно давала трещину при первом же акте доброй воли с моей стороны.

9

Раз произошел конфликт, который довел меня до слез, и после него Ольга Марковна загорелась желанием испечь мне пирожки с морковью, которые я любила в детстве. Я как раз собиралась в супермаркет, и она попросила меня купить муку и дрожжи.

– А это зачем? – спросила я.

– Узнаешь в обед, – ответила она.

– Если это для блинов, лучше будет купить блинную муку. Дрожжи тогда не нужны.

– Нет, это не для блинов, – сказала Ольга Марковна и хитро улыбнулась.

«Пирожки», – догадалась я. И невольно перевела взгляд на ее правую руку. Ольга Марковна уже не носила ее в косынке, но могла ею не все. Мать вспомнила о своей теперешней инвалидности, и ее взгляд погас.

– Надо же, я совсем забыла… – пробормотала она и стала смотреть в пол.

– Да бог с ними, с пирожками! Я их уже не люблю.

Она сморщилась, как от неприятного звука.

– Ну зачем ты это говоришь!

Конечно, я соврала.

– Ты любила пирожки с морковью не меньше меня, – добавила мать, не поднимая глаз. – Когда что-то любишь в детстве, это не пропадает.

Я и забыла, что эти пирожки мы любили вместе. А маленькая Элька их не жаловала.

– Я бы испекла их сама. Но я никогда еще ничего не пекла. И тесто я делать не умею, – сказала я.

От этих слов мать воспряла духом.

– Я тебя научу! У тебя все получится! – стала убеждать она меня.

И я научилась от нее в тот раз месить тесто, лепить эти ее пирожки и жарить их сразу на нескольких сковородках. Изначально это было для меня актом самопожертвования, а потом суета с пирожками стала даже нравиться. Мать же была рада меня учить. Она вообще это любила – всех всему учить. В тот раз мне это на нервы не действовало.

* * *

Правая рука Ольги Марковны действовала все лучше, и она уже почти не хромала. Что касается ее физического восстановления, то многое стало быстро меняться к лучшему. Но я все еще должна была оставаться жить у матери: у нее по-прежнему были проблемы с головой, а некоторые из них даже стали обостряться.

Ольга Марковна все чаще путалась в словах и употребляла их как-то по-своему. Говорила, например, «я сейчас возвышенная», имея в виду, что она в данный момент выше всяких мелких забот или обид. Ее память слабела с пугающей скоростью, и начали появляться странности мышления. Раз она стала меня уверять, что я ее младшая дочь. Когда же я спросила, а кто тогда ее старшая дочь, то услышала, что она так и не родилась.

Психиатр Ада Петровна говорила, что такое бывает после сотрясения мозга, и не видела оснований назначить МРТ. Можно было сделать это исследование за свой счет, что я и предложила Ольге Марковне, но она наотрез отказалась. Мать когда-то увидела по телевизору капсулу, в которую задвигается пациент при МРТ, и уже одно воспоминание об этом вызывало у нее удушье.

После больницы мать вообще отказывалась от всех исследований и посещений медицинских учреждений. «Я не хочу продлевать свою жизнь, и никто меня не заставит», – говорила она. Ада Петровна, расположившая ее к себе с первого раза, была и оставалась единственным исключением. Мать получала от своего симпатичного психиатра все новые рецепты на лекарства, которые делали ее спокойнее, и ничего другого не хотела.

10

Со временем я могла неплохо справляться с нашими конфликтами и стала свободнее, когда хотела отлучиться по своим делам. Но это была не та свобода, к которой я привыкла. Я все же должна была многое делать с оглядкой на мать. Уехать куда-то на выходные было по-прежнему невозможно. Ольге Марковне иногда бывало страшно по ночам, и, внезапно проснувшись, она звала меня. Раз мне очень хотелось спать, и я долго к ней не подходила. Думала, может, она сама справится. Но она уже скоро совершенно вышла из равновесия, и я с трудом ее потом успокоила.

Некоторые особенности характера Ольги Марковны, которые я плохо переносила, в ее новом состоянии усилились. В том числе и эта: давать поучительные советы. В юные годы я от них отмахивалась, теперь же они могли довести меня до белого каления.