Исчезнувшая сестра [litres]

– Вот те на, секта… – растерянно вымолвила Валя. Я удивилась: неужели она поверила?

– Эта секта только в голове у Ларисы. А может, только у нее на языке, – сказала я.

– Значит, Ларисе ты совершенно не веришь.

– Конечно нет. Неужели принимать за чистую монету всю ту хрень, которую она мне выдала?! Что из того, что Элеонора сидела на полу с закрытыми глазами и распевала там «а» и «о»? Пусть это даже мантры. Это еще не собрания секты. Это просто необычная методика распева…

То ли от страстности этой тирады, то ли из-за вчерашних таблеток на меня снова накатила тошнота. Наверное, я изменилась в лице.

– Но тебя это все же беспокоит, верно? – спросила Валя.

– Да не беспокоит меня эта хрень! Меня от нее тошнит, – вырвалось у меня.

Валин взгляд оставался вопросительным. Это мне вконец испортило настроение, и я поспешила уйти.

* * *

По дороге из «Дубравы» к метро я решила немедленно разобраться с гостиницей «Бивак». Меня удивляло, как мало значения придавала Валя этой новости. Я же сама теперь могла думать только о ней. Элька – барменша в гостинице! Среди пьяных строителей! Не буду распространяться, что мне за этим виделось.

Еще дома, перед тем как отправиться в «Дубраву», я позвонила Антону Палычу в его гостиницу, но он, как мне сказали на ресепшене, еще не появился. Не появился он и когда я позвонила в «Бивак» по дороге из «Дубравы» в метро. Я тогда решила сначала заехать к матери. Почему она мне ничего не сказала о новой работе Элеоноры? Неужели она и правда о ней не знает?

* * *

После того как я рассказала Ольге Марковне о Борисе, певшем вместо Феди с Элей, и о гостинице «Бивак», где ее любимая дочь работала перед своим отпуском, мать с минуту молчала. Я ее не торопила. Ее взгляд, направленный на меня во время моего рассказа, так на мне и остался, как это бывает, когда человек вдруг немеет от услышанного или погружается в свои раздумья. Или обнаруживает, что его собеседнику стало известно то, что он от него скрывал, и соображает, как ему на это реагировать.

– Все это еще надо проверить, – наконец сказала Ольга Марковна и отвела от меня свой взгляд. Теперь он был направлен в окно за моей спиной.

– Ты не веришь, что Эля поменяла работу?

– А почему я должна всему верить? Кто он такой, этот Борис?! Подумаешь, спел с Элькой пару раз вместо Федора и теперь все о ней, видите ли, знает. Какая еще гостиница? Зачем она Элеоноре? Он все придумывает, а ты ему прямо так, с ходу, и веришь.

Но это были эмоции. Я видела по ее глазам, что она думала иначе.

– Скажи, были какие-то изменения в рабочем графике Элеоноры в феврале-марте?

– У нее постоянно все менялось.

– А она всегда спала дома?

– Ну, знаешь! – возмущенно воскликнула мать.

– Я спрашиваю не из любопытства, неужели не ясно? Сейчас это важно.

– Сама подумай, в какое положение ты меня ставишь. Ты сейчас для Эли, можно сказать, чужой человек, а спрашиваешь о том, что не всегда говорят и подругам. Когда Эля вернется и узнает, что я тебе рассказала все подробности о ее личной жизни, что она почувствует, как ты думаешь? Или ты уже теперь думаешь, что она никогда не вернется?

Последний вопрос прозвучал яростно.

– Я, конечно же, так не думаю. Но как найти Элю, не зная подробности ее жизни перед отъездом?

Мать уставилась в пол, помедлила и рассказала:

– Перед отъездом она не раз где-то ночевала. Из-за этого у нас с ней все и началось. Она говорила, что у кого-то из ее знакомых есть квартира в центре, они же сами живут в загородном доме и дали ей ключи на тот случай, если ей надо будет переночевать после работы. Она ведь иногда очень поздно заканчивала и просто валилась с ног от усталости. Особенно в последнее время…

– Вот-вот, особенно в последнее время.

Мать мою реплику проигнорировала. Помолчав, она стала рассказывать дальше:

– Что ее ни спроси, она от всего отмахивалась, потом стала грубить, а в день отъезда в Сочи и вообще вела себя со мной просто чудовищно… Я вошла к ней в комнату, она собирала вещи. Я попробовала ее остановить…

Тут лицо матери сморщилось.

– Могу себе представить, – сказала я в знак сочувствия.

– Нет, ты не можешь себе этого представить! – выкрикнула мать в ярости. – Что на нее нашло, я не знаю. Это было черт знает что. Она оттолкнула меня от себя с такой силой, что я упала на пол. Я еле встала, а она даже не двинулась мне помочь. Продолжала собирать вещи, на меня – ноль внимания. Я ей, конечно, все высказала, что было на душе. Ей было хоть бы хны. Это была какая-то другая Эля…

– А дальше?

– А что дальше? Я пошла к себе, а она собралась и ушла. И даже «до свидания» не сказала… Пока у нее был этот ее отпуск, я и думать о ней не хотела. Ну, не звонит – и не надо. Я очень на нее обиделась. Мне становилось плохо, когда я представляла себе, что будет, когда она вернется. Как мы будем вместе жить после того, что произошло. Особенно если она вернется и будет себя вести так, словно ничего не было…