Исчезнувшая сестра [litres]

На меня нашло умиротворение. Я перестала гнобить себя и ругать «Трансформатор». Когда раздался гонг, зовущий на очередную медитацию, я вместе со всеми снова отправилась в шатер и осталась там до обеда. Мне даже полюбилось находиться среди тихих, замкнутых на себя ретритеров. И мне нравилось время от времени так же, как и они, полностью замыкаться на себя. Не обращать внимания на других, ничему не придавать значения, интересоваться только особенностями собственного дыхания. Мне стало удаваться все дольше, ни о чем не думая, наблюдать за изменениями в своих вдохах и выдохах, следить за их глубиной, отмечать всякие мелкие ощущения в теле. Меня соблазняла цель: научиться отключаться от ненужных мне тревог и сомнений. И я, как спортсмен, ценила всякое микроскопическое улучшение предыдущего результата.

И вот настал обед. Я села со своим супом у входа в кантину, чтобы лучше видеть всех входящих. Элеоноры среди них так и не обнаружилось. Конечно, должен был быть еще ужин. Но уверенности в своих ожиданиях у меня после обеда поубавилось.

По мере того как время шло к ужину, я все больше склонялась к мысли, что высматривать в кантине мне надо не Элю, а кого-то от нее. Если бы мой приезд по-настоящему что-то значил для Элеоноры, она бы меня уже нашла. Ждать надо не ее, а посыльного с ее запиской. Или с запиской от Парджамы, если моя сестрица не соизволит вступить со мной в контакт. Парджама слышала от меня, что без ответа я не уеду, и ответ она мне, можно сказать, пообещала. Не важно, от кого будет записка, важно, что у меня наконец будет синица в руке, а не теперешний журавль в небе. И можно будет со спокойной душой ехать домой.

И лишь только на ужине я допетрила, что возникла глупейшая хронологическая нестыковка. Когда я угрожала Парджаме, что не уеду из «Трансформатора» без ответа от Элеоноры, я имела в виду, что не уеду, как собиралась, сегодня или завтра. Парджама же могла понять, что я не уеду без реакции своей сестрицы после окончания ретрита. А раз так, то зачем ей было спешить? Она могла просто ждать удобного случая, чтобы передать Элеоноре мою просьбу.

Как и следовало ожидать, во время ужина меня никто не искал. Сдавая посуду, я сказала себе: «Ничего страшного, дорогая, всего не предусмотришь. Завтра утром схожу опять к Парджаме и исправлю положение. Ехать на станцию в Суржин сегодня все равно поздно».

После ужина была по расписанию мантра-медитация в шатре. Мне была нужна встряска, и я подумала, а почему бы нет? Все лучше, чем сидеть в комнате или шататься по лагерю. И я отправилась из кантины в шатер. Там я прошла к своему излюбленному месту, села на пол, закрыла глаза и стала дожидаться начала распеваний.

И вот раздался гонг, за ним, как обычно, последовало трехкратное «Аум», произнесенное баритоном. А потом вдруг зазвучал чистый женский голос. Я вздрогнула от неожиданности и одновременно почувствовала в глазах слезы. Дыхание у меня перехватило, щеки загорелись. Я узнала голос Элеоноры. Она пела «Аум» вместе с еще какими-то словами на непонятном мне языке. Пела красиво, но ее пение отдавалось во мне болью.

Переждав, пока кончатся слезы, я поднялась с места и стала продвигаться к выходу. А когда вышла из шатра, какое-то время ходила по территории нижнего лагеря. Хотелось двигаться.

Какой вывод можно было сделать из того, что записанные мантры были исполнены Элеонорой? Только то, что она поет мантры не только для себя, но и для ретритеров. Помогает работе «Трансформатора». Она певица, почему бы нет. Это был новый, но мало что значащий факт.

Что меня удивляло, так это мои слезы. Я не знала, как их понимать, но и не чувствовала потребности в этом копаться. Просто произошло что-то странное, и от этого пока было неловко. Ходьба помогает разгонять облака внутри себя. Вот я и ходила. Скоро я почувствовала усталость и одновременно сонливость. Ноги сами повели меня к моему желтому корпусу.

Нюты не было. Я легла на свою кровать и больше не старалась проглотить ком в горле, который так там и остался. Я услышала снова, теперь в себе, голос Элеоноры, чисто и аккуратно поющий «Аум», и меня сотрясли рыдания, которым я теперь могла дать волю. Когда они стихли, стихло и у меня в голове. Мое дыхание стало ровным, и я не заметила, как заснула.

13

Утром мне было неловко перед собой после вчерашних рыданий, но голова работала хорошо, и это было главное. Мне была нужна Парджама, и после завтрака, когда открывался секретариат, я пошла к ней. Но оказалось, что гид ретритеров будет позже, а когда именно – неизвестно.

Я забрала в шатре свое одеяло и отправилась к местечку, которое приметила во время вчерашних хождений по нижнему лагерю. Оно было довольно укромным и находилось метрах в двадцати от перехода в верхний лагерь. Там у одного из деревьев я расстелила одеяло и села на него.