Предстоял видеодаршан Мокшафа. Я на него не собиралась, а вот Нюта не станет его пропускать, решила я. Полежу немного и куда-нибудь схожу. Вернусь, когда Нюта уйдет на даршан. Тогда я смогу наконец остаться одна и хорошо обдумать, что делать дальше. Но вместо этого я незаметно, прямо по вертикали, провалилась в сон.
Меня разбудила Нюта:
– Вставай, а то опоздаем на даршан.
Не говорить же Нюте, которую я попросила устроить мне встречу с Мокшафом, что мне по фигу его даршан. И мы с ней вместе отправились в конференц-зал.
Видеозапись даршана была сделана неподвижной камерой, направленной прямо на лицо Федора. На нем было темно-фиолетовое одеяние без рукавов, нечто вроде накидки. Он сидел с закрытыми глазами на полу, скрестив ноги. Помещение, где он находился, выглядело пустым. Когда началась съемка, Мочкин минуты две оставался неподвижным, и все это время в конференц-зале была мертвая тишина.
Когда Федор открыл глаза и заговорил, то показался мне усталым. И его усталость странным образом расположила меня к нему. Я, конечно же, не забыла, что вижу человека, который был ответствен за проблемы с моей сестрой, но как бы опустила свой меч.
– Когда вы говорите «я», что вы имеете в виду? – спросил с экрана Федор.
Этот вопрос прозвучал для меня как публичное разоблачение. Словно Мокшаф задал его лично мне, потому что я здесь вру о себе и скрываю, кем прихожусь Элеоноре. Но мне вовремя вспомнился главный вопрос Раманы Махарши, которым здесь все были озабочены, дело было, конечно же, в нем. Я и сама пережевывала его во время тихого часа. Ну а ретритеры должны были жевать этот вопрос днем и ночью, за этим они сюда и приехали.
– «Я» – это не монолит, – продолжал Мокшаф в назидательном стиле, делая паузы чуть ли не после каждой фразы. – Каждый буддист знает притчу о коляске, конях, кучере и путешественнике. Поскольку среди вас не все буддисты, я расскажу ее.
Путешественнику надо попасть в некий пункт назначения. Он садится в коляску и говорит кучеру, куда ехать.
Окажется он там или нет – зависит от того, как его понял кучер. И нет ли у кучера каких-то других целей, кроме как доставить путешественника к месту назначения.
Что бы ни было в намерениях у кучера, он сможет отправиться в путь, только если его будут слушаться лошади.
Лошади привезут коляску с путешественником туда, куда их направит кучер, только если они правильно запряжены.
Если коляска отцепится от лошадей, то останется на дороге, и путешественник – тоже.
Коляска – это наше тело, кони – чувства и мысли, кучер – наше эго. Ну а кто тогда у нас путешественник? И куда ему надо?
Должна признаться, что эта притча меня впечатлила. Я даже простила Федору его назидательность, которую плохо переносила. Впрочем, назидательность Мокшафа отличала мягкость, что тоже было похвально. И вопрос о путешественнике прозвучал как надо. Хороший это был вопрос. Что в нас, если не эго, должно определять, куда нам надо? И зачем?
Когда мы с Нютой вернулись в нашу комнату, она села на кровать и заговорила:
– Вот что значит настоящая реализация. Никто не даст тебе столько, сколько дает реализованный учитель. Ведь я знаю эту притчу, но вот ее рассказал Мокшаф, и все осветилось словно в первый раз.
А потом я вдруг услышала:
– Ты знаешь, Маша, я подумала о твоей просьбе. И поняла, что не смогу тебе помочь.
До меня не сразу дошло, о чем это она.
– Ты думаешь о том, о чем нельзя думать, – говорила Нюта со своей ученической серьезностью. – Видеодаршаны Мокшафа дают так много. Зачем хотеть еще больше?
Только тут я догадалась, что она имела в виду мою просьбу помочь мне встретиться с Мокшафом. В тот момент мне было уже все равно. «Кони» устали, «кучер» задремал. А «путешественник», должно быть, заснул как сурок.
– Я могу помочь тебе в другом, – продолжала Нюта. – Если какой-то видеодаршан тебя так встряхнет, что ты не сможешь спать, ты всегда можешь меня разбудить.
– Но ведь с завтрашнего дня нельзя будет разговаривать, – напомнила я.
– А мы будем делать это шепотом, – сказала на это Нюта со своей милой девичьей улыбкой.
11
Я проснулась еще до подъема. Мысль, что я смогу первой принять душ, сразу же подняла меня на ноги. У меня вошло в привычку начинать трудные дни с горячего душа, а потом резко переключать его на холодный. Это для меня все равно что надеть военные доспехи. Такой метод подействовал и в «Лагере внутренней трансформации». Не помешало даже то, что я сократила свою водную процедуру до минуты.
Начинавшийся день должен был быть моим последним в «Трансформаторе». План был четок и прост: после завтрака, когда откроется секретариат, я пойду к Парджаме и добьюсь, чтобы она сегодня же устроила мне встречу с Элеонорой. Если я увижусь со своей сестрицей еще до обеда, то сразу после него поеду домой. Если смогу с ней встретиться только после обеда, то, может быть, останусь в «Трансформаторе» до завтрашнего утра.