Исчезнувшая сестра [litres]

«Буддизм – это не кастрюля с крышкой, какими стали некоторые буддийские традиции, – это лаборатория без стен. Войти в буддизм и экспериментировать, как это делал в свое время сам Будда, можно с любого края. И потому существует много версий буддизма, уж не меньше 99. Здесь вы будете иметь дело с нашей версией, это буддизм 100.0. По сути, это буддизм самого Будды без поздних вбросов на его территорию плюс лучшее из других традиций плюс личная свобода всех, кого интересует буддизм, что-то брать из него, а что-то – нет».

* * *

Прочитанное привело меня в некоторую растерянность. Вроде бы все в порядке, в «Трансформаторе» практиковался «буддизм самого Будды», а Будда всегда представлялся мне самым безобидным среди духовных пастырей народных масс. Но тут была еще «личная свобода что-то брать из буддизма, а что-то – нет». Это тоже замечательно, но только если такую свободу получаешь ты сам, а не какой-то козел Вася. Козлов в огород не пускают. И потому, из-за козлов, «буддизм 100.0» виделся мне очередной утопией. «Ну утопия, и что?» – спрашивала я себя. Но само это слово наводило на мысли об утопленниках, которых засосало болото.

«Лексикон» лишь добавил жужжания в моей голове, и я спрятала его в тумбочку. Будда наблюдал за своими мыслями, но я не могла. Они меня раздражали и злили, они меня изводили, я из-за них страдала.

То, что из-за собственных мыслей можно страдать, – это в буддизме было верно. Но была непонятна закономерность этого страдания. Ведь что происходит, рассуждала я: я хочу заснуть, а моя голова мне это не дает. Голова моя, но меня она почему-то не слушается. Все эти мысли об Элеоноре, а теперь еще и о буддизме – мои, и в то же время они мне не нужны. Зачем они появляются, если они мне не нужны? Вспомнился вопрос Раманы Махарши «Кто я?». Теперь он уже не выглядел дурацким.

8

Инструктаж Парджамы должен был проходить в шатре. Я пришла туда заблаговременно и увидела там опередивших меня ретритеров. Одни сидели на полу, подложив под себя одеяла из своей комнаты, у других были свои специальные подушки для медитации, взятые из дома. Купол этой круглой белой палатки поддерживали столбы, и я устроилась у одного из них. Прислонившись к нему спиной, я вытянула ноги, вдохнула полной грудью и стала смотреть на деревья, стоявшие за палаткой. Ее стенки были подняты, и со всех сторон открывался для обозрения внешний мир. Оттуда в шатер проникали солнечные лучи и птичий гомон. Никто не говорил в полный голос. Сюда входили без обуви и передвигались тихо.

Напротив входа находился подиум, накрытый белым ворсистым ковром, на нем – низкое деревянное кресло с плоской подушкой в васильковом чехле на сиденье. Это кресло со своей высокой причудливой спинкой было бы похоже на трон, если бы не его необычно короткие ножки. Коротким был и штатив микрофона, установленного перед креслом.

Появился парень в синем одеянии и стал опускать стенки палатки. Потом он зажег толстые белые и голубые свечи, поставленные вперемешку по краям подиума, и исчез. Зазвучала медленная музыка неизвестного мне происхождения, и появилась Парджама, одетая в том же стиле, что и утром, только теперь ее одеяние было полностью светло-голубым. Как бы светлее или просто добрее стал ее взгляд, которым она оглядела своих подопечных. Затем гид ретритеров села по-турецки на «трон» и заговорила.

Почти все, что говорила Парджама, влетало мне в одно ухо и вылетало из другого, пока не прозвучала главная новость: уроков тантры в этот раз не будет. В шатре поднялся гул. Парджама спокойно дождалась, когда он стих, и объяснила почему:

– Я сегодня спросила одного из вас, зачем ему тантра. Этот ретритер не стал кривить душой. «Для шикарного секса», – сказал он. Дорогие мои, тантра для шикарного секса – все равно что гиперзвуковой самолет для прогулки. Вы только начинаете учиться на пилотов. Вам нужны простые учебно-тренировочные самолеты. Сексуальное соединение энергий – не то топливо, которое им подходит. Мы давно собирались убрать из программы уроки тантры, и вот сегодня такое решение принято. Принято самим Мокшафом.

Похоже, авторитет Мокшафа был здесь абсолютной величиной, и дальнейшие разъяснения Парджамы, касавшиеся программы ретрита, были выслушаны безропотно. Последующие десять дней эти крикливые птенцы должны были осваивать только буддийскую випассана медитацию, и при этом не в ее упрощенной форме, известной как модная майндфулнесс тренировка, а в изначальном формате и с распорядком дня, которому следуют буддийские монахи.

Запрещалось всякое общение друг с другом, даже передача друг другу записок. С завтрашнего дня одна часть всех помещений отводилась мужчинам, другая – женщинам. Тем, кто приехал сюда с другом или подругой, было предписано об этом забыть. Пока идет ретрит, они должны будут избегать встречаться друг с другом даже взглядами. При этом женскому полу запрещалось ходить с распущенными волосами, обнаженными руками и ногами, а также пользоваться косметикой.