Исчезнувшая сестра [litres]

Я хотела увидеть Парджаму, когда она будет выходить из перехода. Рано или поздно она должна была отправиться из верхнего лагеря в нижний. Чтобы перехватить ее, я готова была ждать ее появления хоть весь день. Никто не удивился бы, увидев меня здесь: и другие пользовались разрешением медитировать на свежем воздухе в любом месте на территории нижнего лагеря.

Ждать пришлось довольно долго. Мне уже осточертело это сидение, но я оставалась на месте. Других вариантов у меня не было. Время от времени я видела кого-то входящим или выходящим из перехода, в том числе и Нюту. Значит, она мне врала, что никогда не была в верхнем лагере, отметила я. Но отметила механически, мне было не до Нюты.

Раз от разу я вставала и ходила вокруг своего дерева, разминая затекшие мышцы ног. Однако сдерживать желание встать и уйти становилось все труднее. Именно в один из таких кризисов Парджама и вышла из перехода.

Оставив свои вещи под деревом, я пошла ей наперерез и остановила ее на дорожке, которая вела в секретариат. Поблизости никого не было, и говорить можно было спокойно. Впрочем, я была на нервах и говорить спокойно не могла.

– К чему этот десант? Я бы сама тебя нашла, – опередила меня Парджама.

– Значит, Эля мне ответила? – обрадовалась я.

– Да-да, ответила, – подтвердила Парджама. – Она сказала, чтобы ты, когда вернешься домой, передала матери, что с ней все хорошо.

Я насторожилась. Первым делом я почувствовала подвох. Эля ли это передала? Или Парджама сама говорила сейчас за Элю? Я никогда не чувствовала полного доверия к этой беспардонной женщине. Уже в самой метаморфозе Тамары в Парджаму было для меня что-то пугающее, какая-то бездонность.

– Что значит «передать матери»? И это все, что она сказала?!

– Ну да. Это все, что твоя сестра сочла нужным сказать.

– Нужным – для кого?! – возмутилась я. – Матери нужно другое. Я тебе уже говорила: она теряет голову от неизвестности, и это не преувеличение. Будь человеком. Попроси Элю по меньшей мере написать записку для матери. Хватило бы нескольких слов. Мать увидит ее почерк и оставит ее в покое, обещаю.

Парджама ухмыльнулась, и я опять сказала:

– Пока я не получу записку от Эли, я отсюда не уеду. Я здесь не для ретрита. И я не уеду отсюда с пустыми руками.

Мой голос под конец дрогнул, и прозвучало это вряд ли убедительно. Мне стало неловко за себя.

– Я попробую, – сказала Парджама. Мне показалось, что она и правда мне сейчас сочувствует. – Но при условии, что ты больше не будешь меня подкарауливать. Если что-то будет для тебя от твоей сестры, ты это от меня узнаешь.

И, не дожидаясь моей реакции, Парджама пошла дальше.

* * *

Что мне было теперь делать? После встречи с Парджамой я знала только одно: сегодня я уже из «Трансформатора» не уеду. И завтра, скорее всего, тоже. Я и думать не могла, что мне надо будет вернуться в Москву ни с чем. Сам собой напросился еще один вывод: мне не надо больше рассчитывать на Парджаму.

Действительно ли она говорила обо мне с моей сестрицей или нет, передаст ли она теперь Элеоноре мою просьбу написать матери записку или не станет этого делать – все это неважно. Рассчитывать на нее я больше не буду. Если она еще что-то сделает – и хорошо. Если ничего не сделает – и черт с ней. Мне надо теперь искать другой выход на Элеонору. И я была полна решимости его искать, пока не найду.

* * *

Я пошла сначала в кантину выпить стакан ромашкового чая. Считается, что он повышает настроение. Я в это особо не верила, но допустить такое могла. Тем более что в шаговой доступности не было ничего другого, что бы с большей вероятностью могло меня подвозбудить. Бак, наполненный ромашковым чаем, стоял в кантине целый день, и ретритеры могли его пить, когда им вздумается.

Рядом с баком висела магнитно-маркерная доска для объявлений. Там был прикреплен график работ для ретритеров, которые должны были время от времени помогать в посудомоечной или с уборкой помещений. Я увидела, что мыть посуду сегодня после обеда вызвалась Агата. Ее имя было в этой графе единственным. Недолго думая, я взяла маркер и вписала рядом свое имя. С Агатой можно что-то попробовать. Что именно, будет видно. Хотя разговаривать друг с другом и нельзя, она явно не из тех, кто серьезно относится к запретам.

* * *

Посуду в «Трансформаторе» мыли вручную. «Это идеальное занятие для тренировки осознанности действий», – сказала сотрудница кантины, объяснившая нам наши задачи. Мы были втроем. Кроме Агаты и меня на работу в посудомоечную записался в последний момент еще и какой-то парень. Его сразу отправили в другой отсек для мытья кастрюль. Мы же с Агатой должны были заниматься посудой, использованной ретритерами.

– Как ты? – спросила я шепотом Агату при первом удобном случае.

– Да ничего, – так же шепотом отозвалась она. – А ты?

– Не очень. Я думаю, випассана медитация – это не мое.

– Да ты что, випассана – это топ! – заверила меня Агата. – А трудно тебе с ней, потому что нет отдушин. Все фортки теперь вдруг заколотили, хоть сдохни.