Исчезнувшая сестра [litres]

– Я Маша, сестра Эли, – сказала на всякий случай я. Он мог и правда меня не узнать.

– Как проходит твой ретрит? – наконец заговорил он. Его голос был тихим. Почти шепот. Его губы, после того как пришли в движение, уже не сдвинулись друг с другом до конца нашей встречи. На них осталась то ли улыбка, то ли усмешка.

– Я здесь не для ретрита. Мне надо встретиться с Элеонорой.

– Раз ты здесь, испробуй пользу ретрита. Это поможет тебе понять свою сестру.

Значит, он меня узнал. Он мог даже слышать о моем приезде от Эли.

– Я хочу сначала понять, почему она не дает нам о себе знать.

– И я о том же.

Я внутренне отпрянула от него, словно натолкнулась на стену.

– Она скоро даст о себе знать, – вдруг сказал Федор.

Я давно хотела это услышать. И вот теперь, услышав, почему-то растерялась. Куда-то делись заготовленные мною вопросы. Я даже не спросила Федора, когда это будет. Вместо этого я попросила:

– Расскажи мне об Эле.

Федор заговорил. Он говорил плавно, с укачивавшей меня монотонностью и время от времени вставлял паузы, как он это делал на видеодаршанах.

– Мне сейчас вспоминается одна история.

На краю поля стоял клен. Сильное, гордое дерево, у которого всего было вдоволь – и пространства, и солнца, и влаги.

Поле принадлежало местному крестьянину. Клен наблюдал, как тот вспахивал землю, сеял, собирал урожай. У крестьянина была своя жизнь, у клена – своя.

Но как-то раз клен увидел, как крестьянин направляется к нему с топором, и решил, что сейчас ему будет конец.

Но когда крестьянин подошел к клену, он выбрал у него лишь одну из ветвей и отрубил только ее.

Через какое-то время крестьянин снова пришел к клену, в этот раз с короткой палкой в руке. Для чего крестьянину нужен топор, клен знал, а вот зачем ему эта палка – нет.

Крестьянин сел под кленом, прислонился спиной к его стволу и начал говорить. Он благодарил клен за флейту, которую сделал из его ветви. Он рассказал, как восхищается ее чистым и нежным звучанием. И как он счастлив, что может теперь на ней играть.

Но клен так ничего и не понимал. Он не забыл об отрубленной ветви и не ожидал от крестьянина ничего хорошего.

Так это было, пока крестьянин не заиграл на флейте. Когда клен услышал флейту, он все понял. Ведь флейтой была его ветвь.

* * *

Я все это прослушала, как завороженная. Я обмякла и растворилась в этом темно-синем пространстве. Есть выражение «внушать доверие». Похоже, это был тот случай, когда такое происходит в прямом смысле. Моя бдительность не давала о себе знать. Рассказав о клене и крестьянине, Федор сидел молча с закрытыми глазами, а я так же безмолвно ждала, что будет дальше.

Не знаю, сколько продолжалась эта немая сцена. У меня пропали не только мысли, но и чувство времени. Наконец Федор открыл глаза и резким движением натянул на голову капюшон. Его рука двинулась к пестику. Я догадалась, что последует дальше, и отрезвела.

– Ну а теперь расскажи хоть что-то об Элеоноре!

Я не думала кричать, но это был крик.

Федор уже держал в руке пестик. Я не могла видеть его глаза из-за капюшона, но чувствовала, что он смотрит на меня. Он смотрел на меня и молчал, но теперь я из-за его молчания все больше нервничала.

– Я только что это сделал, – произнес наконец он и ударил чашу пестиком.

Раздался тот же гулкий звук, что и перед началом нашей встречи. Федор поднялся со своего места.

– Это такая шутка? – попробовала я его остановить. В тот же момент я услышала за спиной шаги и невольно оглянулась. В комнату вошла Надежда. Когда я перевела взгляд на Федора, он уже открывал едва заметную узкую дверь, что была в стене за креслом. В следующее мгновение он за ней исчез.

Я осталась сидеть. Ко мне подошла Надежда и сказала приглушенным голосом:

– Даршан закончен.

Я встала и пошла к выходу, Надежда – за мной.

* * *

Когда мы с Надеждой вышли из перехода, она неожиданно обняла меня. Ее улыбка была радостной, словно не я, а она удостоилась даршана Мокшафа. У меня же было другое состояние. Мои надбровья отяжелели, а глаза стали уже. Возможно, это был эффект солнечного света. Мне стало душно от объятия Надежды, и я отпрянула от нее. Она посмотрела на меня изучающе:

– Головокружение?

– Все это как-то странно.

– Ты о чем?

– О даршане. Спрашиваешь одно, в ответ другое.

Надежда снова обрадовалась.

– Это не странно, это нормально. Так оно чаще всего и бывает на даршанах. Получаешь не прямые ответы, а иносказательные.

Надо же, иносказательные ответы. Ну прямо праздник красноречия, слушай и кайфуй! Я едва удержалась, чтобы не выругаться. Куда делось мое недавнее благодушие? Где оно, мое умиротворение? Я опять была сама собой, недоверчивой и злой. Какой еще быть, если тобой повертели и отшвырнули?

15