Исчезнувшая сестра [litres]

В комнате была Нюта. Когда я посвятила ее в свои планы, она возмутилась. Мой отъезд из «Трансформатора» Нюта назвала нечестным. «Честный отъезд – это отъезд после хорошего прощания с лагерем и его людьми», – сказала она.

– К чему этот подлый побег, когда можно спокойно и достойно уехать завтра?! – воскликнула Нюта со слезами на глазах.

– Но и ты сама вела себя со мной нечестно, – заметила я. – Вызывала меня на откровения и потом на меня стучала.

Нюта покраснела и взорвалась:

– Стучала? Как ты так можешь?!

Я уже была не рада, что дала волю своему языку. Пришлось выслушать, почему Нюта на это согласилась.

Все было, как рассказала мне Парджама: Нюте сказали, что я хочу уничтожить «Трансформатор» своим ядовитым пером. И она, конечно же, сочла правильным присматривать за мной.

Я не могла не сказать Нюте, что все не так. Само собой, ей потребовались объяснения. А раз речь зашла об истинном положении вещей, то мне еще пришлось рассказать Нюте о моей сестре, ставшей Малгеру, моей матери, ее несчастном случае и наконец о Кире, который привез эту новость и теперь ждал меня в «сторожке».

Я не забыла о том, что нам с Киром надо спешить на вечерний поезд, но оставить в растрепанных чувствах горемыку, которая восстанавливалась после нервного срыва из-за своего перфекционизма, я тоже не могла. В результате Нюта смирилась с моим отъездом без «хорошего прощания» с «Трансформатором». Наше же прощание друг с другом получилось хорошим.

Мой акт доброй воли потом сказался на последующем ходе событий. Пока я говорила с Нютой, куда-то ушел дядя Митя, и пришлось ждать, когда он вернется. В результате мы с Киром приехали в Вымпел позже, чем планировалось. Ну а поскольку родственник дяди Мити, который должен был доставить нас в Суржин, не мог выехать с нами туда сразу же, то на вечерний поезд в Москву мы с Киром опоздали.

24

В гостиницу мы не пошли. Ночь обещала быть теплой, и в ожидании утреннего поезда мы с Киром бродили по Суржину, время от времени отдыхая на лавочках. Мы были на улицах этого городка единственными, кто не спал.

Я рассказала Киру о своей встрече с Элеонорой, которая теперь стала Малгеру, и передала ему наш с ней разговор.

Выслушав меня, он спросил о другом:

– Ты застряла в «Трансформаторе» только из-за своей сестры или было что-то еще?

– Странный вопрос. Неужели ты думаешь, что я хотела там что-то для себя?

– Может быть, ты этого и не хотела, но что-то в их лирике тебя задело.

– Например?

– Например, другое отношение к себе. Их вера, что с собой можно что-то делать, что-то в себе менять. По-моему, и ты этого хочешь, но не знаешь как. А они там это знают. Во всяком случае, для самих себя.

– Ничего подобного и в помине не было, – сказала я, хотя подобное в помине было. Но я хотела сначала понять сама, что во мне перекликалось с «лирикой», которую я услышала в «Лагере внутренней трансформации».

* * *

В ту ночь мы могли наконец спокойно поговорить о зависшей между нами пустоте.

– Пустота или тишина? – спросил Кир.

Он был прав: это как посмотреть.

Мне самой не требовалось что-то менять в наших отношениях. Но оказалось, что это было нужно Киру.

– Есть форма отношений, и есть формула. Формулы – не мое, – сказал он.

Кир не желал, как прежде, съезжаться друг с другом «системно», то есть по определенным дням раз в неделю. Он не хотел формальных обязательств и каких-либо «формул».

– Тебе это надо, быть со мной только потому, что настал вторник или среда? – спросил он меня.

– В каком смысле «только потому»?

– Только потому, что мы так договорились.

– Я ничего не имею против договоренностей.

– Даже тогда, когда ты хочешь что-то другое?

Это был коварный вопрос. Тут меня осенило.

– Это ты все говоришь из-за моего последнего звонка, когда я рассказала тебе о Грохове?

– Нет, конечно. Я хорошо тебя тогда понял.

– Но не отреагировал.

– Я сделал вывод.

– Можно узнать какой?

– Что не потерял для тебя значение, раз ты мне все рассказала как есть, – сказал Кир и сделал попытку перевести разговор на другое. Но я не отступила.

– Зачем тебе это «значение», если я увлеклась другим?

– Ну хотя бы потому, что ты вошла в мое житье-бытье, и я не хочу, чтобы ты из него вышла.

Он сказал это, уже прикрывшись своей кривоватой улыбкой. Она у него появлялась вместе с намерением выйти из темы. Долгое выяснение отношений ему всегда пре-тило. А долгим оно становилось для него уже через пять минут.

– А ты уверен, что так будет для тебя всегда? – спросила я.

– Какая тут может быть уверенность? – спросил он в ответ.

Я и сама была не уверена в себе.

– Иногда я думаю, что с нами что-то не так, – сказала я.

– С нами все так, как надо. Особенно если учесть, что нам обоим нужно больше воздуха, чем полагается по нормативам.

– И воздуха нам всегда не хватает, – добавила я ему в тон.

– Зачем нам «формулы»? – спросил Кир. – Давай теперь жить вольно.

– Я не останусь с тобой, если у тебя появится другая. Я моногам.

– Насколько ты в этом уверена?

– На 99,99 %.

– Недостаточно, чтобы называться моногамом, – сказал Кир.

– Мы уже перешли на юмор? А я думала, что сообщила тебе кое-что важное.