Исчезнувшая сестра [litres]

Ее взгляд, изучавший меня, показался мне слишком цепким. Она должна была знать и о приезде Андрея, и о моей встрече с Элеонорой, но, похоже, станет опять притворяться, что ни о чем не ведает. Я проигнорировала ее вопрос и спросила:

– Ты можешь мне объяснить, как люди становятся другими? Да еще настолько другими, что близкие их не узнают?

Она взяла меня под руку и повела за здание секретариата, где находилось что-то вроде скверика с одной-единственной скамейкой. Мы на ней устроились, и Парджама заговорила:

– Бывает и наоборот: можно не быть самим собой, а потом стать. А близкие… Близкие часто этого не хотят. Никто нам так не мешает быть собой, как близкие. Наши близкие – враги наши.

– Это сказал, надо думать, Шанкара? Или, может быть, Мокшаф?

– Да нет, это сказал Иисус Христос.

– Иисус Христос говорил как раз о любви к ближним.

– Вот такой парадокс.

Судя по ее насмешливому взгляду, ей лично этот парадокс не мешал.

– Да уж, парадоксов в жизни полно, – сказала я. – Среди них есть смешные. Вот такой, например: ты была знакома с Малгеру еще в Москве, а о моей сестре Элеоноре ничего не слышала.

Она отвела от меня свой взгляд, направила его куда-то вдаль, помедлила и потом рассказала мне, как все было.

Оказалось, что в нашу первую встречу Парджама узнала во мне журналистку, которая разоблачила одного почтенного батюшку. Она видела меня в популярном телевизионном ток-шоу, где меня представили как «акулу пера». Так что, когда я пришла к ней после регистрации на собеседование, она знала, с кем имеет дело. И решила, что я сюда приехала с журналистским заданием. Она не могла знать, что я уже ушла из журналистики.

Парджама сразу же сообщила Малгеру, что один из ретритеров – скандальная журналистка Мария Игнатова, но та не подала и виду, что я ее сестра. Если Малгеру потом спрашивала обо мне, то называла меня «та журналистка». И потому что я была в их разговорах «та журналистка», Парджаме было понятно, зачем Малгеру распорядилась не упускать меня из виду и сообщать ей обо всем подозрительном в моем поведении, что и делала моя соседка Нюта. Тем же занимались и другие старожилы, которых поселяли в жилые корпуса ретритеров, что было, разумеется, для пользы самих ретритеров, как разъяснила мне Парджама.

– Но ведь когда я просила тебя помочь мне встретиться с сестрой, я назвала ее Элеонорой, а это прежнее имя Малгеру, и оно должно было быть тебе известно, – напомнила я ей.

– Все верно. Я передала это Малгеру, а она в ответ возмутилась: «Надо же так врать!» И сказала мне, чтобы я не подавала виду, что мы с ней знаем о твоем вранье. Ты должна была думать, что мы не против помочь тебе встретиться с твоей так называемой сестрой. Откуда мне было знать, кто из вас двоих мне врет на самом деле. У вас с Малгеру еще и разные фамилии.

– И от кого ты узнала, кто из нас говорил правду?

Парджама посмотрела на меня с неудовольствием, словно я лезла к ней с какой-то ерундой. Вместе с тем ее взгляд наводил на мысль, что в ее отношениях с моей сестрицей не все было гладко.

– Малгеру вызвала тебя к себе, ничего мне не сказав. Она не стала бы этого делать с какой-то там скандальной журналисткой.

– Но это не доказывает, что я ее сестра.

– Это доказывает, что она мне что-то недоговаривала.

– И ты тогда поверила, что я ее сестра?

– А мне все равно, кто ты. А вот то, что Малгеру что-то умалчивает, мне не все равно.

У Парджамы зло сверкнули глаза и дернулась щека. Она встала и пошла от меня прочь.

– Счастливо оставаться, Тамара, – сказала я тихо ей вслед, в уверенности, что она меня не услышит. Но она услышала, остановилась и обернулась на меня с вопросительным взглядом.

– Я возвращаюсь в Москву. Пойду сейчас выписываться, – сообщила я Парджаме.

– Что ж, этого и следовало ожидать, – сухо отреагировала она. – Но сегодня не получится.

Меня царапнуло нехорошее предчувствие. Я поднялась с лавочки и подошла к ней.

– Что не получится? – спросила я.

– Оформить тебя сегодня не получится. Меня не будет в лагере до вечера.

Оказалось, что Парджаме куда-то надо было ехать, а без нее меня выписать не могли. Если кто-то хотел преждевременно закончить свой ретрит, гид ретритеров должна была дать на это добро.

– Ну ты же можешь дать мне свое добро прямо сейчас, – сказала я.

– Я уже ушла из секретариата. Жди до завтра, – бросила она мне и пошла дальше.

* * *

В этот раз я быстро освоилась с изменившимся положением вещей. Я знала, что мне делать: в секретариат я теперь не пойду. После обеда, когда он закроется, я пойду к дяде Мите и скажу ему, что опоздала оформить свой отъезд. Я скажу ему также, что Парджама в курсе дела и ничего не имеет против. И тогда дядя Митя поможет мне уехать из «Трансформатора», как помог Инессе. Я решила дальше иметь дело только с ним.