Исчезнувшая сестра [litres]

Спокойно мне вообще не становилось, но при этом не хотелось двигаться. Раздался гонг, означавший начало обеда и вместе с тем конец приема в секретариате. Я отметила это бесстрастно. Меня больше не заводила мысль об отъезде из «Трансформатора» уже сегодня. Но на апатию мое состояние похоже не было. Это было похоже на растерянность, а почему она меня так сильно одолела, что больше не хотелось возвращаться в Москву, долго оставалось непонятно.

Потом раздался гонг, возвещавший конец обеда. Я встала и пошла в кантину. Еще была возможность выпить там перед тихим часом горячего ромашкового чая. Сама бы я эту жидкость чаем не назвала, но в тот момент и такой напиток был мне кстати. Я чувствовала жажду, и мне хотелось горячего.

И когда я шла в кантину, мне внезапно увиделся корень своей растерянности: Элеонора так беспардонно отпихнула меня от себя, так грубо пнула мое чувство собственного достоинства, что на нем осталась вмятина, и я с этой вмятиной не могла возвращаться в свою прежнюю жизнь.

В следующую минуту я уже думала о новом письме к ней. Я должна была высказать ей то, что не получилось при встрече. Последнее слово должно быть мое, а не ее. Впереди был тихий час. Нюта будет, как обычно, спать два часа, и я, выпив чаю, смогу заняться новым, уже третьим по счету, письмом к Элеоноре.

20

В кантине я увидела Инессу. Несмотря на закончившийся обед, она сидела в одиночестве за одним из последних столов, спиной к входу. Я узнала ее по броскому сиреневому цвету ее рубашки, в которой она была и вчера. Налив себе чаю, я пошла к ее столу и села напротив. Мы обменялись взглядами. Ее взгляд был колючим, а глаза красными. Что-то произошло.

Мое появление словно подтолкнуло ее, и Инесса стала собирать свои тарелки, после чего пошла их сдавать. Когда она потом подалась к выходу, я встала из-за стола и направилась туда же.

Выйдя из кантины, я нагнала Инессу и спросила, что случилось.

Она только махнула рукой.

– Сын?

Инесса кивнула. Ее щека дернулась, и по ней потек ручеек. Когда мы сошли с дорожки и нашли укромное место, я услышала подробности.

Оказалось, что Сережа – так зовут мальчика – сегодня утром, перед школой, поссорился с дедом. У деда потом было неспокойно на душе, и он пошел к внуку в большую перемену, чтобы восстановить взаимопонимание, но оказалось, что того в школе нет. От Сережи до сих пор ничего не слышно. Его мобильник отключен, лучший друг, которому уже позвонила Инесса, ничего о ее сыне не знает. А у деда теперь плохо с сердцем, оно у него больное.

– Что ты собираешься делать? – спросила я.

– Ехать домой, конечно. Но я не могу до завтра получить вещи из камеры хранения. Сначала надо выписаться в секретариате, а туда я опоздала буквально на пять минут, они уже закрылись.

– И ничего нельзя сделать?

– Арджуна сказал, что надо ждать до завтра.

– А разве сегодня дежурит он? Сегодня должен быть дядя Митя, – удивилась я.

– Дядю Митю я сегодня вообще не видела, – сказала Инесса.

Я не могла спокойно видеть ее опущенные глаза.

– Пойдем попробуем еще раз вместе, – предложила я.

* * *

В приемной вместе с Арджуной оказался теперь и дядя Митя. Он сидел за письменным столом спиной к нам и что-то искал в бумагах. А Арджуна, увидев нас в дверях, подошел к нам.

– Выдай Инессе вещи, Арджуна. Она не может ждать до завтра. У нее особые обстоятельства, – произнесла я в полный голос, рассчитывая на то, что дядя Митя обернется и примет участие в разговоре. Но тот никак не отреагировал.

– Я слышу от тебя об «особых обстоятельствах» уже в четвертый или пятый раз. Открою тебе секрет: все новые обстоятельства сначала кажутся особыми, – сказал Арджуна.

Инесса опустилась на стул, рядом с которым стояла, и беспомощно посмотрела на меня.

– Кончай демагогию, Арджуна. У Инессы сын ушел из дома. Это действительно особые обстоятельства.

– Я это уже слышал. Но на данный момент можно только сказать, что он не пошел в школу. Наверное, он просто прогуливает занятия и к вечеру вернется домой. Вы обе сейчас реагируете не на реальность, а на свои страхи. Нет причин для паники, надо просто выждать. О нем есть кому позаботиться.

– Выждать – это как?! – резко спросила Инесса. Ее глаза были опять мокрые.

– Продолжать ретрит. Медитировать. В твоей ситуации я советую тебе делать это в шатре, вместе с другими ретритерами. И обязательно пойти на занятие йоги перед ужином…

– Ты это серьезно? – не выдержала я.

– Да, вполне серьезно, – подтвердил Арджуна. – Медитацией и йогой можно заниматься в любых обстоятельствах, в том числе и особых.

В этот момент дядя Митя встал со стула и с листом бумаги подошел к Инессе.

– Вот, пиши здесь заявление, что просишь выдать свой багаж в связи со срочным отъездом из лагеря по семейным обстоятельствам и что никаких претензий к администрации не имеешь. Как напишешь, оставь свое заявление здесь на столе, а сама иди в свою комнату за вещами. Когда вернешься, я отведу тебя в камеру хранения, – сказал он Инессе.

Она растерянно перевела взгляд на Арджуну. Тот молча глядел в пол, его брови сдвинуты, губы сжаты.

– А потом? – оторопело спросила дядю Митю Инесса.