Исчезнувшая сестра [litres]

– Юмор важному никогда еще не мешал, – парировал он. – Кстати, я тоже моногам. И тоже на 99,99 %.

На этом «полустанке» мы вышли из темы.

* * *

У нас с Киром с самого начала были специфические отношения. Таких отношений до него я не знала и долгое время их не совсем понимала. Как и то, зачем мне этот человек.

Мы встретились, когда для меня лакмусовой бумажкой отношений было прикосновение. Если оно обжигает, значит, я врезалась. Прикосновения Кира меня не обжигали. Они были мне приятны, они что-то во мне слегка заводили, и только. Но я их хотела и без ожогов. Ожогов с ним я вообще не хотела.

До того как у нас появилась «формула встреч», Кир мог пропадать и даже не звонил. Меня это не напрягало. Откуда-то бралась уверенность, что все хорошо. Но меня озадачивало, что я по нему не скучала, как это было у меня в таких случаях с другими. При этом я думала, что такой казус, как у нас, любовью не назовешь. Что у нас просто какая-то странная дружба. Хотя если разобраться, то почему странная? Есть ли у дружбы границы? То, что наша дружба включала в себя телесную близость, в моих понятиях, ничего не меняло.

Мне нравилась его внешность. На таких, как он, поджарых, пропорциональных, светловолосых, я всегда обращала внимание. У него еще обнаружилось несколько улыбок, а не одна на все случаи жизни. Это меня тоже привлекало. И еще он никогда ничего ни от кого не ожидал. С ним можно было быть собой без опасения в чем-то его разочаровать. Я лучше переносила собственные разочарования в людях, чем их разочарования во мне. Но это, пожалуй, и все, что мне нравилось в Кире без всяких «но».

Того, что мне в нем нравилось с «но», было больше. Он охотно помогал другим, но хотел сам решать, когда это требуется, и не любил, когда кто-то требовал от него помощи сам. А требование могло ему слышаться и в просьбе. Он никогда не притворялся, и мне это в нем особенно нравилось, но поэтому он мог прямо сказать буквально все, не считаясь с болью, которую может вызвать у другого такая прямота. На него можно было положиться в серьезных проблемах, но он не хотел напрягаться по мелочам. Он ненавидел нытье, жалобы и возмущения и реагировал подчас бессердечно на потребность кого-то другого в сочувствии. Он часто говорил, что никто никому ничего не должен, слишком часто, в моем понимании. Но мне нравилось, что такой установке он всегда следовал сам.

Мне было с Киром легко, мне было с ним интересно, мне было с ним свободно. И я тоже не хотела, чтобы он вышел из моего житья-бытья. Мне даже очень нравилось, что наши отношения не поддавались определению. Но мне хотелось еще иметь неизменное чувство, что у меня «кто-то есть», а с Киром такое чувство было переменным. И иногда я чувствовала себя рядом с ним свободной в каком-то ущербном смысле.

Получалось, что я любила свою свободу, но в отношениях с человеком, который ее никак не ущемлял, была словно чем-то обделена. Похоже, это давал о себе знать застрявший в моих глубинах комок детских обид на всех тех, кто не хотел прижать меня к своей теплой груди, когда я подбегала. Мне, как ребенку, временами неистово хотелось тепла. Если я не получала его в тот момент, когда искала, то могла превратиться в фурию, как это бывает с нариками без вожделенной дозы.

С этим надо было что-то делать. И я согласилась на отношения без формул. Но договорилась с Киром, что первое время мы будем чередовать «системные» периоды с вольными.

С этим планом мы вернулись в Москву под вечер следующего дня. Когда мы с ним начнем, зависело от состояния здоровья моей матери. Следующим утром я собиралась к ней в больницу.

Часть 3 Испытания

1

В палате было четыре кровати, и на одной из них, справа от окна, я увидела мать. Она лежала на спине, голова чуть повернута к стене. Похоже, она спала. Кроме нее в палате была толстушка средних лет, сидевшая на кровати слева от двери. Она оторвалась от книги и вопросительно посмотрела на меня.

– Я к Ольге Марковне, – сказала я.

– Ну наконец-то, – отреагировала она, продолжая смотреть на меня с тем же выражением лица. – Вы кто ей будете?

– Дочь.

– А она сказала, что бездетная, – услышала я от нее.

Интонация толстушки мне не понравилась. Я молча прошла к матери и села на стул у ее кровати. Мать не замечала моего появления.

– Да вы ее разбудите. Ей вообще не надо спать днем. Так она ночью опять не даст никому спать. Мы с ней замучились, – услышала я тот же голос.

Я обернулась к женщине с книгой.

– В каком смысле – замучились?

– А в таком: кричит она по ночам.

– Кричит от боли?

– Да какой боли?! Кричит, потому что тошно ей. То стонет, то воет, то рыдает.

Меня бросило в краску. Я повернулась к матери так, чтобы эта женщина не видела моего лица. Когда нервы чуть расслабились, я оставила мать и пошла искать ее лечащего врача.

* * *

Молоденький доктор Артемушка Дмитрич, как его здесь звали, посмотрел на меня строго, но сообщил хорошую новость:

– С вашей мамой на данный момент ничего страшного. Вы можете забрать ее домой прямо сейчас.

Сказав это, он посмотрел на часы.