Исчезнувшая сестра [litres]

Мы ушли из психдиспансера с тремя рецептами и отправились с ними в аптеку, находившуюся поблизости. Лекарства оказались там в наличии, и мы их сразу же получили. Это были успокоительные таблетки, пилюли для укрепления нервной системы и снотворные. И я и мать вернулись домой с чувством, что все у нас получилось как нельзя лучше. Ольга Марковна мне так это прямо и сказала по дороге, и я ее поддержала.

Но дома все пошло наперекосяк, а вечером и вообще произошла катастрофа. Новые лекарства мать не успокоили. Ее разочарование в них взвинтило ее до предела, и снотворное ей с первой таблетки тоже не помогло. Подействовала, и то с замедлением, лишь вторая таблетка.

4

Ольге Марковне не стало лучше от лекарств и на следующий день. Я отправилась к Аде Петровне опять, в этот раз одна. Мать вообще отказалась выходить из дома. Во время завтрака она разозлилась на свою левую руку, которая все делала не так хорошо, как правая. А когда встала из-за стола, то в ярости отбросила от себя оставленную рядом со стулом палку и шагнула без нее. К счастью, я успела ее подхватить, иначе бы она упала. До кровати Ольга Марковна дошла уже с палкой. И потом хотела только лежать.

* * *

Мне пришлось долго ждать, пока подошла моя очередь на прием к нашему психиатру. В тот день был наплыв посетителей, которые пришли в психдиспансер за справками. Очередь шла то быстро, то с промедлениями и наконец дошла до меня.

Ада Петровна доброжелательно выслушала меня и задумалась. Перед ней лежала учетная карта матери, но она заглянула туда лишь на секунду – свой вчерашний разговор с Ольгой Марковной она помнила еще хорошо.

– Ваша мама удивила меня своей полной готовностью делать все необходимое, чтобы избавиться от своего психического расстройства. Обычно эта готовность лишь частичная, а то и вообще отсутствует. Родственники приводят больных чаще всего по собственной инициативе, а те сами своих дисфункций не сознают или принимают их за что-то другое. Приходят к нам, поддавшись уговорам близких, а должной мотивации у них нет.

– А что, у моей матери настоящее психическое расстройство?

– Что значит «настоящее»?

– Ну, такое, с каким берут в психбольницы, – сказала я.

– В этом смысле оно настоящее.

Вчера о диагнозе речь не заходила. Я спросила, поставлен ли он.

– Да, я поставила предварительный диагноз. И вам как дочери я могу его сообщить.

Она произнесла три слова, которых я прежде никогда не слышала. А потом по моей просьбе перевела их на обычный язык как посттравматический поведенческий синдром, вызванный сотрясением мозга.

– У вашей мамы могут возникать иррациональные неконтролируемые страхи и болезненная подозрительность. Мы сможем это устранить, подобрав верное лекарство и установив его точное дозирование. Вот этим я и стану заниматься с вашей помощью.

От меня требовалось при необходимости покупать для матери новые лекарства, давать их ей по предписанию и сообщать о неожиданных эффектах, вызывающих у меня беспокойство.

– Ваша мама живет с вами? – спросила меня Ада Петровна.

– Вообще-то она живет одна.

– Это плохо, – сказала Ада и изучающе посмотрела на меня.

– Но сейчас с ней нахожусь я. Я буду у нее жить, пока ей не станет лучше.

– А вот это хорошо. Ей, с ее теперешним эмоциональным состоянием, не следует быть одной. Обращайтесь, если будут проблемы.

* * *

Ольга Марковна встретила меня радостно.

– Ты вернулась!

– Ну, конечно, вернулась. Я же ходила в диспансер за новым лекарством для тебя.

Я рассказала ей, что каждый реагирует на психотропные средства по-своему, и поэтому первое время мы будем пробовать разные лекарства, чтобы найти подходящее. Она слушала меня с детской доверчивостью и была рада тому, что все хотят ей помочь – и Ада Петровна, и производители лекарств, изобретающие все новые и новые средства, и аптеки, обеспечивающие больных всем самым лучшим, и я, ее дочь, на которую она может положиться. Я перестала быть эгоисткой и получала от нее только похвалу, которая временами становилась безмерной. Это был тревожный сигнал: если маятник ее внутренних состояний залетал слишком высоко в зону позитива, то в любой момент он мог сорваться и полететь так же далеко в другую сторону. Качание этого маятника стало определять мою новую жизнь.

* * *

Уже скоро были подобраны и подходящие для матери лекарства, и их дозирование. Да и не так уж много препаратов существовало от ее расстройства. Те же, на которых остановилась ее психиатр, ей так или иначе помогали, что уже было хорошо – ведь есть несчастные, кому уже ничто не поможет, как мне однажды сказала Ада Петровна.

Но срывы продолжались. После них у нас с Ольгой Марковной, как правило, наступало хорошее время. Мать становилась со мной доброй и сговорчивой, охотно говорила о своей жизни и даже начинала интересоваться чем-то другим. Или кем-то.

Об Элеоноре она речи не заводила. Меня это озадачивало, и раз я все же позвонила Аде Петровне, чтобы поговорить с ней о внезапной потере интереса Ольги Марковны к ее прежде горячо любимой младшей дочери.

– А где сейчас ваша сестра? – спросила она.