Исчезнувшие

Валерия Голубева, бывшая солистка «Кремлёвского классического» (и далее по наклонной плоскости: «Русские забавы», «Латинский квартал», шоу-балет «MaximumShow»), а ныне модель, которую со времён училищных педагогов никто не называл курицей, и уж тем более дурой, испуганно заморгала, уставившись на белую пластиковую канистру, проколотую в двух местах. Сквозь проколы проступал чёрный лёд. Вода болотная, торфяная, оттого и чёрная.

Над ней смеялась вся группа: канистра и в самом деле напоминала череп – безносый, с чёрными провалами глазниц. Отсмеявшись, поехали дальше. Голубева отстала – сломанное крепление не держало, лыжа то и дело снималась с ноги. Возвращаться? Да мы уже половину маршрута прошли, так что всё одно – что вперёд, что назад, километров столько же. Голубевой их не пройти. Вот же чёрт! Всю дорогу еле тащились, сейчас только разогнались – и на́ тебе!

Гипсовые дети

За болотом обнаружилась берёзовая роща, призрачно красивая: белые берёзы, белый снег… И белое небо. Дима-Лось догнал Гордеева, сказал с тревогой: «Кажется, сейчас начнётся…»

Гордеев и сам видел, что – начнётся. А небо белое от снега, который сыпал всё гуще и скоро перешёл в метель. Только метели им и не хватало.

Роща была на взгорке, подъём Голубева одолела с трудом, платки развязались, лыжа сваливалась с ноги, Лера останавливалась, надевала, привязывала… И молчала. Вот же характер! То истерику закатит на пустом месте, суп на снег выплеснет, то из-за канистры «с глазами» в обморок падает. А тут полное право имеет поныть, а молчит. Выдержка железная. Не хочет никого подводить, знает, что из-за неё все встанут и будут ждать. И мёрзнуть, одеты-то легко, куртки в рюкзаках.

В группе своих не бросали. А Лера своя. В сердце Георгия Гордеева толкнулась гордость за группу, и он впервые подумал о Ларисе без горечи. Жена выбрала свой путь, а он выбрал свой, и не пожалеет, куда бы он ни привёл.

Путь привёл к бетонному забору. Справа, метрах в пяти, виднеется пролом, оттуда тянуло печным дымом, к которому отчётливо примешивался запах тушёнки.

– Удачно вышли, – прокомментировал Виталик.

Куда уж удачнее… Метель густела на глазах, заметала следы, превратилась в белую пургу. Гордеев принюхался и скомандовал:

– Сворачиваем! Кажется, дачи. У них и верёвкой разживёмся, и дорогу спросим. Хотя – откуда здесь дачи, дачи ближе к станции, а мы посередине где-то. Приехали, что называется.

– Покатались, – подытожил Лось. И взглянув на Леру, добавил: – Ничего. У нас вся зима впереди, мы своё возьмём. А ты не кисни, у меня тыща рублей с собой, за тыщу тебя до дома довезут. До подъезда. С ветерком.

– Нет, с ветерком не надо, – поёжилась Лера. – Ветерка мне хватило…

«Надо же, шутит ещё!» – восхитился Гордеев.

Пролом был узкий, с торчащей ржавой арматурой. Лыжи пришлось снять, потом снова надевать, все проделали это автоматически, за день привыкли уже. Девять человек бодро двигались по обсаженной берёзами аллее. Гипсовые статуи возникали из снежной круговерти белыми призраками. Один держал в гипсовых руках обломок гипсового горна! Лагерь! Старый, советских времён, и пионеры с горнами.

– Ну что, в пионеры будем вступать, или пешком пойдём? – отличился Виталик. Он иногда такое скажет, что не знаешь как ответить. Голубева удивилась:

– Что это у него? Мороженое, что ли?

Обломанный горн с торчащей железякой и впрямь походил на эскимо на палочке, которое доедал гипсовый пионер.

– Эскимо в белой глазури. Ща купишь себе такое, за углом мини-маркет, – сообщил Дима, ухмыляясь.

Народ радостно заржал. Лера смотрела непонимающе.

Сколько ей? Лет двадцать. Дитя девяностых, пионеров она не застала, ей простительно. А Гордееву за пятьдесят, и пионерское гордое детство он помнит до сих пор.

– Тебе сколько годков-то?

– Тридцать два.

Опаньки. Кто же вот так, сразу, про возраст… Устала, наверное, вот и… Как тридцать два? Ни фига себе. Ни себе фига.

– А тебе?

– Пятьдесят.

– Старый.

Гордеев обозлился. На себя, за то что соврал про возраст. На метель. На лагерь этот дурацкий, детей здесь, ясно дело, нет, но есть же дорога от лагеря до станции, значит, доедем, и наплевать нам на метель. Нет, всё-таки он молодец, вывел группу!

Часть 9

Хорошие люди

Дом они увидели не сразу, потому что он был за поворотом – настоящий, с тремя окошками и трубой. Труба густо дымила, и пахло почему-то колбасой. Коптильня у них, что ли?

Все поднажали и помчались. Лера отстала: она шла пешком, поминутно оскальзываясь и теряя то палки, то лыжи, которые не удосужилась связать. И конечно, упала, засмотревшись на беседку, в которой кто-то был. Какое-то движение. Лера уцепилась за перила беседки и хотела встать, сверху протянулась чья-то голая рука и ухватила её за ворот штормовки. Ноги оторвались от земли, и Голубева вознеслась наверх.

– Ммма-ааа-ааа!

– Не ори, оглушила, – услышала Лера. Голая рука (впрочем, какая она голая, просто рукав закатан) принадлежала парню – высокому, со звероватым лицом, в мешковатой одежде, но удивительно харизматичному.