Исчезнувшие

От краски, щедро разбавленной уайт-спиритом, её мутило, и купленный в подарок торт, с которым они пили чай, пах краской, и чай тоже пах. Кухня была тёплая, чистая, уютная, телевизор «Самсунг», на окне турецкая органза. Наташа мечтала купить такую, и телевизор новый (у них с Валеркой старенький, хозяйкин). Но никак не могла собрать деньги, хотя работала на трёх участках, и Валерка работал.

В Струнино она приехала с одной лишь мыслью: лечь и закрыть глаза. Муж взглянул на неё и без слова приглушил звук в телевизоре. «Наташ, ты чего такая? Может, чаю согреть? Я тебя ждал-ждал… Сосиски сварю, будешь? А с чем будешь?»

И тут дверь распахнулась, бацнув с размаху о стенку, и в комнату без стука ввалилась Натальина несостоявшаяся свекровь.

И с порога начала орать, что Наташка (она так и назвала её, Наташка, как дворовую девку из сериала «Петербургские тайны») не ухаживает за мужиком (она так и говорила о сыне – мужик), не может наладить нормальный быт (почему она? почему не муж?), не умеет зарабатывать (да она зарабатывает больше Валерки!) и едет на её сыне, и вообще, вряд ли Наталья сможет её понять, зря она перед ней распинается. Ты своего роди, воспитай-вырасти, а потом придёт вот такая и будет пивом дешёвым спаивать кровиночку, что за дрянь ты ему покупаешь? Даже ребёнка родить не можешь!

Ребенка не хотел Валерка. Наталья ждала, что он об этом скажет, но он не сказал. Кровиночка оказался предателем и во всём соглашался с матерью: пиво дрянь, и квартирка дрянь, и быт не налажен, и зарабатывать Наталья могла бы больше.

Она собрала вещи и вернулась домой. Поступила в педагогический колледж и по-прежнему мыла подъезды и чистила мусоропроводы. Мать молчала, но обронила как-то: «По пловцу корыто», и этих слов Наталья ей не простила.

Часть 11

Я на тебе женюсь

Первый прокол допустил Гордеев. Пока накрывали праздничный стол и обговаривали «концертную программу», он сидел с Натальей, которой сегодня резать-чистить-готовить не позволяли, и взялся рассказывать ей о своей квартирной хозяйке, на которой всерьёз собирался жениться. «Лучше поздно, чем никогда» – пошутил Гордеев. Наталья выпрямила спину и убрала с лица улыбку, и Гордею бы остановиться, а его понесло вспоминать…

О дочери, которая живёт в Германии. О квартире, которую дочка сдаёт жильцам. О Сидоровне, у которой болели колени. А как им не болеть, когда она всю жизнь у плиты простояла. И не в столовой, в ресторане! Так что Гордееву сказочно повезло с женой. Это он так считал, что – с женой. А Антонина не считала. И женой не была, разговоры одни.

– Тонь.

– Аюшки.

– Мне с тобой хорошо. И домой всё время хочется. К тебе. Я на тебе женюсь.

– Чего удумал. Мне шестьдесят уже, забыл?

– Ну и мне… скоро будет.

– Не скоро. Семь лет большой срок.

– А мы не в тюрьме, нам срок не установлен. Я квартиру московскую дочке оставлю. Ты как, не против?

– А накой мне твоя квартира, у меня своя есть. И постоялец, на всю голову больной.

«Ну как с ней разговаривать? – жаловался Гордеев Наталье. – Может, посоветуешь чего? Когда комнату снимал, думал – необразованная баба, глупая. А вот поди ж ты, не могу без неё. Не в грамоте счастье».

Перескажи он этот разговор Сидоровне, она бы хлопнула его по лбу: «Нешто можно с одной бабой про другую гуторить?»

Но Гордеев не знал и «гуторил». Не знал он и о том, что Наталья тоже подумывала о замужестве, а конкретно – о Гордееве: по возрасту подходит, и внимателен к ней, вот и сейчас сидит рядом, обнимает за плечи. Дружески, конечно, но других-то он не обнимает, даже дружески.

Расстарались…

Наталья родилась в декабре, все остальные летошные, как сказала бы Сидоровна. «Летошные» расстарались, и на день рождения Наталья примерила красивый свитер из ангоры. И тут же сняла: прогорит у костра.

– Ой, не снимай! Он красивый такой! Ты в нём красивая такая!

– А из кого он, свитер?

– Из козы ангорской. Или из козла.

– Сообразили тоже, к костру – ангору.

– Это не коза, это лама, – ввинтилась Голубева. Ей отдали собранные на подарок деньги, и она не придумала ничего лучшего, как купить в дорогущем бутике дорогущий свитер.

– Почему к костру? Что ей, пойти в нём некуда? – заступился за именинницу Гордеев. Он же не знал, что – некуда.

Выпив кружку глинтвейна, сваренного в котелке по всем правилам, Наталья ляпнула, что ей сорок два, а все думали, что меньше.

Виталик не к месту (или к месту?) вспомнил Маяковского и провозгласил тост: «Лет до ста расти нам без старости». Местоимение «нам» Виталик заменил на «вам», и тост прозвучал удручающе, как – долгих лет.

Юля и Люба спели песню Андрея Макаревича «Давайте делать просто тишину». Чем окончательно добили именинницу.

«…И мы увидим в этой тишине

Как далеко мы были друг от друга,

Как думали, что мчимся на коне,

А сами просто бегали по кругу.

А думали, что мчимся на коне.

Как верили, что главное придет,

Себя считали кем-то из немногих

И ждали, что вот-вот произойдет

Счастливый поворот твоей дороги.

Судьбы твоей счастливый поворот.

Но век уже как будто на исходе

И скоро, без сомнения, пройдет,

А с нами ничего не происходит,