Он ничего не ответил, продолжая шагать вперед. Мы подошли к первому из бараков, и в эту минуту луну затянули черные облака. Ветер хлопнул створкой разбитого окна, скрипнула дверь. Дополнила эти сценические эффекты крылатая тень взлетевшей в ночное небо птицы. На двери висел замок, но накладка с пробоем была сорвана, и Айан, толкнув дверь, вошел внутрь. Вспыхнувший луч фонаря осветил ржавые железные кровати, сложенные у дальней стены. Единственное окно было рядом с дверью, через которую мы вошли. В дальнем углу находились душевая и жестяной умывальник, кроме того, стопка оцинкованных ведер. Пошарив по стене, луч фонаря остановился на слове «
— Бедолаги.
— Что это значит?
— Сегодня, — сказал он. — «
Он вышел в хлопающую на ветру дверь и направился к следующему бараку. Бараки стояли в три ряда, по четыре в каждом, все они были одинаковы и в равной степени обветшавшие. Не было ни колючей проволоки, ни гауптвахты с помещениями для надзирателей, ни сторожевых вышек. И в каждом из бараков мы находили нацарапанные на стенах надписи: строчки стихов, надежды,
— Безвыходное положение, бежать некуда.
В глухом голосе Айана прозвучала печаль.
— Вы знали о существовании этого места, верно?
Он опять оставил мой вопрос без ответа. Переводя луч фонаря с места на место, он быстро читал все надписи.
— Вы что-то ищете? — спросил я.
— Постарайтесь запомнить некоторые имена, — сказал он. — Где-то у кого-то должен быть список.
Я принялся записывать отдельные имена на клочок бумаги, вспомнив, что брат Айрис, Эдуардо, тоже был среди «исчезнувших». Но имя Эдуардо довольно распространенное, и при том, что оно встречалось часто, рядом с ним либо вообще не было фамилии, либо значилась не та.
— Похоже на концентрационный лагерь, — пробормотал я, пока мы переходили к следующему ряду бараков.
Он кивнул, соглашаясь:
— Он и есть, судя по всему. Идемте поищем их могилы, — прибавил он.
— Это
Он молча шагал по общипанной овцами траве, пока мы обходили покинутый лагерь. Однако мы нигде не встретили коллективного захоронения, в котором нашли свое последнее пристанище жертвы гитлеровских концлагерей, лишь несколько одиночных надгробных плит и пару-тройку деревянных крестов, больше ничего.
— Так куда же они делись?
Стоя там на ветру и глядя на бараки, он пожал плечами, а над нашими головами проносились черные тучи. Наконец он обернулся ко мне:
— Никому ничего об этом не говорите. И особенно Айрис или Коннор-Гомесу, когда он приедет. Я не хочу, чтобы он знал о том, что мы все это видели. Вы меня поняли?
Я кивнул, и после того, как он еще около минуты простоял, молча глядя на бараки, мы двинулись назад к берегу. Теперь небо прояснилось, тучи улетели, ярко светила луна, и ветер становился сильнее. Справа от нас в лунном сиянии была ясно видна линия старой дороги, наискось поднимающейся по каменистому склону горы.
Разумеется, мне не давал покоя вопрос, почему Коннор-Гомес выбрал это забытое богом место для посадки на корабль, а не Ушуайю. Не потому ли, что в Аргентине он персона нон грата? Но зачем тогда было гнать нас вокруг всей западной части Огненной Земли, при том что, если бы он приехал к нам в Пунта-Аренас, мы бы по прямой пошли к Фолклендским островам и Южной Георгии? Я старался добиться от Айана объяснения, пока мы возвращались на берег, но он лишь пожимал плечами. А когда я стал настаивать, он в конце концов вспылил, отвечая:
— Вы лучше помалкивайте и смотрите в оба, тогда получите хоть какие-то ответы на свои вопросы.
Когда мы вышли на пляж, луна снова спряталась, но он не стал включать фонарь, и мы, спотыкаясь в темноте, искали нашу лодку. Вода теперь уже не была такой тихой: хлюпали водоросли, волны накатывали на берег. Мы изрядно вымокли, спуская лодку на воду, и, когда мы, работая шестом и веслами, отошли от берега, нам предстояло одолеть путь к кораблю по неспокойному морю.
— Не забудьте то, о чем я вам говорил, — прошептал он, когда мы, закрепив лодку на палубе, стали спускаться вниз. — Вы завтра в одиночку пойдете его забирать. Никаких вопросов. Вы все поняли? Воспринимайте все как данность и не провоцируйте его, ни завтра, ни в будущем. О’кей?