Тут входит пара слуг, неся между собой пирамиду подносов. Пышный пшеничный хлеб, соленая говядина, фруктовые пироги, сыр и на самой вершине – василиск: блюдо, сочетающее в себе половину одного животного с половиной другого. При дворе такое часто готовится, и Малькольм особенно это любит. Его повара стараются превзойти друг друга, придумывая самые отталкивающие комбинации, к примеру – тело курицы, хвост бобра. Голова оленя, зад кабана. Или вот как сейчас – наполовину павлин, наполовину лебедь: белый длинношеий спереди, ярко-бирюзовый с перьями сзади.
– Ну как? Что думаешь про эту малышку?
Я наклоняюсь и тщательно ее рассматриваю.
– Отличная работа, – говорю я.
Белые перья лебедя постепенно переходят в бирюзовые перья павлина, и не видно никаких следов тщательного их сшивания. Это самый трудный этап создания василиска: правильно подобрать перья и мех. Разница – съесть блюдо с аппетитом или убежать из-за стола с визгом.
Когда слуги входят, чтобы убрать пустые тарелки, я прикладываю невероятные усилия к тому, чтобы не дать глазам закрыться. Я устала от перехода, переполнена вином, василиском и адской головной болью от криков Гумберта мне в ухо, продолжавшихся на протяжении всего вечера. И только думаю извиниться и уйти, как он начинает снова.
– Тринадцатая Скрижаль! – орет Гумберт. – Ничего себе – быть проклятым этакой штукой! И найти ее – задачка что надо. – Он мотает головой, потом наливает себе пятый бокал бренди. Честное слово, он пьет больше Джорджа, а это не шуточки. – У тебя есть соображения, где она может быть?
– Нет, – говорю я. – Абсолютно без понятия.
Он смотрит на меня с ожиданием:
– Тогда следующий вопрос: что ты собираешься делать?
В зале становится тихо. Я чувствую на себе взгляды всех присутствующих. Все затаили дыхание, будто ждут, что я сейчас провозглашу нечто этакое, как какой-нибудь там пророк на горе.
– Не знаю.
Разочарование можно трогать руками.
– Выйду завтра, – говорю я, не в силах выдержать это молчание. – Поброжу, погляжу. Местности не знаю, значит, мне понадобится карта, ну так что же? Или вы думаете, что мне лучше не высовываться? Тогда…
–
Он бьет себя кулаком в грудь.
– К тому же, – говорит Джордж, обращая взгляд к Гумберту, – тебе нельзя запросто бродить там и сям, когда эти стражники тебя ищут.
– Так что нам делать, пока Питер сюда добирается? – спрашиваю я.
– Спать? – неразборчиво произносит Файфер.
– Пока что могу показать вам мой собор, – говорит Гумберт.
Файфер резко встает и начинает потягиваться. Джон смотрит на нее неодобрительно, что она полностью игнорирует. Я бы тоже пошла наверх спать, вместо того чтобы тащиться в какое-то богопротивное ночное паломничество. Но сопротивляться невозможно.
– Звучит заманчиво, – говорю я.
Файфер бросает на меня очень противный взгляд, зато лицо Гумберта озаряется улыбкой.
– Я не знал, что у тебя есть собор, – говорит Джордж.
– Ну, на самом-то деле это не собор, – отвечает Гумберт. – Это просто я его так называю.
– Так что же это такое? – спрашивает Джордж, вежливо подавляя зевок. – Это, случаем, не ретирадное место? Не винный погреб? И то, и другое пришлось бы сейчас более чем кстати…
– Нет, мой мальчик. Собор – это место, где я храню все свои раритеты.
– Раритеты? – Джордж зевает чуть шире.
– О да! У меня отличная коллекция! Естественно, я держу ее в строжайшем секрете. У меня там книги заклинаний, гримуары, алхимические приборы и всякие прочие мелочи, даже перегонный куб есть, принадлежавший когда-то самому Артефию! Есть
– Мечи? – разворачивается к нему Файфер. – Ножи?
Гумберт удивлен:
– Вот уж не знал, моя милая, что ты интересуешься оружием.
– Естественно, интересуюсь, – отвечает она.
Джон удивленно поднимает брови:
– С каких же пор?
– С этой минуты, – пожимает плечами Файфер. – Ведь не знаешь заранее, когда придется защищаться. – Она смотрит на меня неприязненно. – Как это Николас всегда говорит? «Враги повсюду».
Гумберт ведет нас из столовой в «шахматный» вестибюль, подходит к самой большой картине, где Венера с Купидоном, которыми я любовалась по пути сюда. Внизу на картине пара масок – пустые запавшие глаза бессмысленно таращатся вдаль. Он подходит и сует в одну из глазниц палец, и я ахаю. Неужто и вправду в этом бесценном холсте проделали дыру? Но тут я слышу тихий звук, на противоположной стене вестибюля приоткрывается дверь – щелкой. Она маленькая, узкая, швы так замаскированы в резных стенах, что почти невидимы. Или я нюх теряю?
Гумберт подходит к двери и распахивает ее – дверь бесшумно поворачивается на хорошо смазанных петлях.
– Ну что, пошли?