Ищем человека: Социологические очерки. 2000–2005

Старомодная квазимарксистская, скорее характерная для ленинизма, схема преобразований (революции) как взаимодействия «сознательной» верхушки (элитарные группы, организации революционеров, прогрессивные диктатуры) и «стихийной» деятельности масс очень мало подходит для описания процессов перемен в современных отечественных условиях (а возможно, и не только в них). Представление об общей (предположим, цивилизационной, демократической) направленности желаемых перемен не превращает действия их сторонников в сознательные. Слабо организованная политическая верхушка последнего периода «бури и натиска» (перестройки, реформ) в лучшем случае представляла, «с чего начать» разрушение старой системы, и практически не знала или не принимала во внимание, как это отзовется в разных слоях и группах общества. (Напрасно было бы их в этом упрекать: ослепленные собственной миссией или амбициями люди всегда плохо видят вдаль, но именно это и позволяет им достаточно решительно действовать.) Призрак «экономического материализма», многократно опровергнутого историей XX века, сослужил скверную службу реформаторам, утешавшим себя и страну тем, что с изменением хозяйственных отношений все остальное само собой уладится и расцветет. Эта иллюзия привела по меньшей мере к двум тяжелым ошибкам: во-первых, это невнимание к нуждам простого, «массового» человека, лишившее реформаторов шансов на массовую поддержку, а во-вторых, это надежда на «реформаторский» потенциал недемократических властных структур и персонажей, приведшая к тому, что реформаторы трижды (при трех президентах) упустили возможность обрести собственное политическое лицо.

Утраченные иллюзии «перестроечных» и последующих лет около-реформенных конвульсий – это не просто массовое разочарование в демократических идеях и лозунгах, это показатель неудачи той элитарной, квазихаризматической, а на деле бюрократической структуры, которая исполняла роль движущей силы общественных перемен. Реформаторы имели высокие показатели общественного доверия в самый трудный переломный момент 1991–1992 годов, но даже не попытались превратить кредит доверия в систему гражданских организаций и нормально работающих институтов. Вполне закономерно поэтому, что по исчерпании надежд на квазихаризматических лидеров массовые ожидания связываются с чиновником, получившим рычаги власти. Два года, прошедшие после властного перехода 1999–2000 годов, показывают, что «новая власть» – при всей ее слабости, шараханьях «курса», возможных перестановках персонажей и т. п. – может быть обречена на довольно длительное существование. Если рассматривать ситуацию в плане властной или управленческой организации общества в целом, а не только его правящей верхушки или отдельных личностей, можно попытаться представить обоснованность различных вариантов перспективы.

Рассмотреть их уместно в парадигме «мобилизующего»-«либерализующего» типов развития, на которые недавно обратил внимание В. May (правда, в терминах типов революции).

Атрибуты «мобилизующего» развития применительно к российским условиям наступившего столетия – это концентрация власти вплоть до единоличной диктатуры, воссоздание (под разными вывесками) механизмов элитарной и массовой поддержки, формирование новой «преторианской» политической элиты, централизованный контроль над основными экономическими ресурсами. Этот набор естественно дополняется попытками создания искусственной, вторичной харизмы лидера (т. е. не приводящей его к власти, а конструируемой с ее помощью, на уже достигнутом «рабочем месте»). Другое дополнение такой конструкции – патерналистская, опекаемая властью и служащая ей образованная, духовная, даже и церковная элита.

Общественное мнение сегодня, как видно по опросам, почти готово принять или даже приветствовать подобный вариант. Существующие конституционные формы (парламент, выборность), как показывает отечественный исторический опыт, в частности за последние два года, достаточно легко приспосабливаются к мобилизационным тенденциям.

Не препятствуют ему ни частная собственность, ни множественность хозяйствующих субъектов (более сложный вопрос – участие в мирохозяйственных связях; советские и китайские варианты известны).

Реализация любых мобилизационных сценариев предполагает высокую сплоченность правящей элиты (и правящей верхушки в более узком смысле слова), эффективное использование механизмов массового социально-психологического напряжения (увлечения, страха). То и другое трудно представить продуктами каких бы то ни было «технологических» разработок, в XX веке для подобных массовых экспериментов в разных странах (Россия, Германия, Испания и др.) требовались как минимум общенациональные катастрофы. Кроме того, общественные системы мобилизационного типа никогда не были способны к самовоспроизведению, т. е. к воспроизводству собственных социальных и «человеческих» компонентов. Поэтому мобилизационные общественно-политические системы имеют внутренне ограниченный лимит времени для существования.