Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1942–1943

Мать же их приезжала на дачу только под выходные дни. Ее привозили из города на длинной, блестящей, черной машине, которая мне из кухонной дверной щели казалась вершиной земного благополучия и чудом тогдашней техники. Она устало вылезала из машины, нагруженная пакетами и кульками, а милые ее сыновья прыгали вокруг и наперебой ябедничали про строгую Шуру.

По воскресеньям, по утрам, мама разрешала мне носить им молоко. Предварительно крепко вытирался нос, одергивалось чистое воскресное ситцевое платьице, и я, с замиранием сердца и с бидоном в руках, поднималась наверх по скрипучей лестнице. Шура открывала мне дверь и, критически оглядев мой робкий, неказистый вид, добродушно подталкивала к передней комнате. Там я почти всегда заставала одну и ту же картину: три взъерошенных и раскрасневшихся братца, отчаянно вопя, тузили друг друга кулаками и подушками на широкой деревянной кровати. Их мать в красивом, цветастом халате полулежала на другой кровати и, равнодушная ко всякому шуму, курила папиросу за папиросой и читала каждый раз какую-то другую книгу. Вообще я никогда не видела ее у нас на даче без папиросы или без книги.

При моем появлении она поднимала голову и всякий раз чуть-чуть удивленно и припоминающе смотрела на меня. Потом говорила: «А-а, это ты пришла! Это очень хорошо, очень хорошо, что ты пришла. Ты очень мило сделала, что пришла».

После этого я обычно ставила бидон на стол, а мать Марки протягивала мне либо коробку конфет, либо какую-нибудь игрушку, которая уже успела надоесть ее сыновьям. Я благодарила и каждый раз немножко медлила. Ну, как она не может догадаться, зачем я прихожу сюда?! Неужели она думает, что мне нужны эти ее конфеты да еще обшарпанные игрушки, с которыми в одиночестве забавляется только мой лопоухий котенок. И я, поворачиваясь к двери, с тоскою и жадностью смотрела на высокие горки толстых книг на ее столе и на целую кучу книг потоньше, которые в беспорядке валялись на этажерке мальчишек. Если бы я имела к ним доступ!

И однажды это все-таки случилось. Как всегда, я поставила молоко на стол, как всегда, получила конфеты и, как всегда, уже подходила к дверям, когда мать Марки внезапно, как будто вспомнив что-то, произнесла: «Твоя мама говорила мне, что ты очень много читаешь… Правда это? Ты любишь читать?»

От волнения, от ожидания и от сладкой надежды у меня перехватило горло, и я в ответ лишь молча кивнула головой. Тогда она внимательно еще раз посмотрела на меня и сказала: «Подойди к моему столу и выбери себе все, что ты хочешь почитать… Подойди, подойди, не стесняйся».

Я подошла и дрожащими руками стала перебирать одну книгу за другой. Я бы, кажется, все их забрала, если бы это было можно. Но такой возможности у меня не было, и в конце концов я выбрала три книги: «Остров сокровищ», «80 000 километров под водой» и «80 дней вокруг света». Я показала ей их и с дрожью в голосе сказала: «Если можно, я возьму почитать эти книги… Я буду очень аккуратно читать, не запачкаю их, не волнуйтесь. А конфеты, если можно, я оставлю. Я вам и так буду носить молоко, честное слово».

Мать Марки сняла очки и долго, прищурясь, рассматривала меня не то с удивлением, не то с сожалением. Наконец сказала: «Почему же ты, глупыш, не говорила мне об этом? Ты, наверное, и раньше всегда хотела получить книжку?.. А эти, – она показала пальцем на отложенные мною книги, – эти ты можешь взять себе. Совсем. Я их тебе дарю. Бери, бери, они твои теперь! Ах ты, глупыш, глупыш, это же очень хорошо, что ты так любишь читать. Постой-ка, подожди минутку! – остановила меня снова мать Марки, когда я уже взялась за ручку двери. Она порылась на своем столе и в раздумье, неуверенно, протянула мне желтую в кожаном переплете книгу, на которой размашисто было написано: „Соль Вычегодская. Роман“. – На, возьми. Это тоже тебе. Только рановато, пожалуй… Но если не поймешь или будет тяжело читаться – отложи. Потом прочтешь. Ну а теперь – беги…»

Она смотрела мне вслед, позабыв надеть очки, и я слышала, как она с укором сказала Марке: «Вот смотри, Марат, у тебя все возможности есть, а ты растешь дубиной».

А я неслась по лестнице вниз и, как бесценное сокровище, прижимала к груди подаренные мне книги. А вечером мама жаловалась старухе-дачнице снизу: «Странный народ эти ученые гражданочки. Сказала ей как-то на днях, что с дочкой прямо сладу нет: чуть отвернешься – она сразу за книжку. Так, представьте себе, она ей сегодня еще четыре книги подарила… Вот, полюбуйтесь, теперь и будет торчать всю ночь за чтением», – и мама сердито показывала в мою сторону.