Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1942–1943

Так ушел и пятый. Мы продолжали сушить сено, складывали его в валы, потом собирали в копны, и все время я упорно старалась не смотреть в сторону англичан. Вскоре они уехали. Четверо сидели на возу, отвернувшись, а пятый помахал рукой. Сима с Леонидом тоже помахали в ответ, а я сделала вид, что не заметила… Ах, как все это глупо выглядело!

Мы работали после еще часа два, и я все время злилась. На всех злилась – и на Симку, которой очень понравились англичане и которая теперь без устали трезвонила об этом, и на Лешку, который, очень довольный, ехидно посматривал на меня, а больше всего, конечно, злилась на себя… Вот, моя тетрадь, оказывается «союзнички»-то с норовом! Ну и черт с ними.

Домой ехали молча. Разговор не клеился. Лишь только Гельб, которого, видно, задело высокомерное замечание англичанина, не без злорадства рассказал историю об одном английском пленном, который до такой степени был влюблен в какую-то немку, что, когда эта любовь раскрылась и неудачника-англичанина посадили в концлагерь, он не выдержал разлуки и повесился на ремне не то на спинке стула, не то на спинке кровати.

Вот такую поучительную историю рассказал нам необычайно разговорившийся обычно молчаливый Гельб.

Ну, это все о среде, о прошлой среде. Сегодня уже вторник. Вчера, в понедельник, мы опять в прежнем составе поехали за сеном. День был холодный и пасмурный. И без того унылый, болотистый пустырь под низким свинцовым небом казался еще мрачнее. Никого и ничего уже кругом не было – ни людей, ни сена: видно, успели всё раньше вывезти.

Мы провозились до вечера. Отсыревшая трава цеплялась за вилы, казалась необыкновенно тяжелой. В довершение всех бед сломалась уже нагруженная телега, и Сима с Лешкой, которые были на возу, совершили полет с высоты нескольких метров. Хорошо, что все обошлось только легкими ушибами. Когда окончательно выяснилось, что нет ни переломов, ни других каких-либо телесных повреждений – все, включая и пострадавших, от души хохотали. Уж больно забавно они летели. Хотя Сима и уверяет, что она падала как ангел, на самом же деле шлепнулась на землю, как рак, – всеми четырьмя конечностями в разные стороны.

Пока чинили телегу, пока снова нагрузили ее, пока ехали – наступил уже вечер.

Воскресенье промелькнуло скучно и неинтересно. Весь день лил дождь, и, наверное, по этой причине никого из постоянных наших посетителей не было. Я с обеда слонялась по комнате без дела, не знала, куда себя деть от гнетущей тоски. Даже Пушкин не читался, даже с тобой, мой дневник, не было сил разговаривать. Зато сегодня опять расписалась, – наверное, уже скоро утро. Снова утро, и снова день – тяжелый, нудный, постылый. И когда это кончится?

17 сентября Четверг

       Дом чужой, с чужим горьким хлебом,
Своим домом теперь я зову.
Надо мною чужое небо,
По чужой земле я хожу.

       Отзвенели песни привольные,

Под чужой заперты замок,
И, поправ все святое и вольное,
Топчет душу чужой сапог.

       Но не вся еще песня спета.

И непрочен тяжелый запор.
Ты лети, мое слово привета,
В васильковый родной простор.

       Ты лети к моей милой Отчизне,

Передай в голубом краю,
Что не будет для сердца жизни
Без нее, даже если в Раю.

       Что не будет для глаз моих света,

И не будет чем жить, чем дышать,
Если ты не ответишь приветом,
Не простишь меня, Родина-мать.

       Ты прости меня, Русь-Россия,

И дозволь мне тебе сказать:
Никогда твои зори красивые
Ни на что не смогу я сменять.

       Думы, мысли мои – о тебе одной.

Лишь тебя я могу так любить.
В горе ль, в страшной беде – ты всегда со мной,
И от этого легче мне жить.

       Пусть не знает никто, как я верю в тебя,

Как я жду, как тобой горжусь…
Так пришли хоть на крыльях ветра
Мне привет, моя Родина-Русь.

Это поэтическое произведение родилось сегодня, когда под грохот молотилки укладывала тяжелые прессованные кубы соломы в одном из отсеков сарая. Вечером записала и прочитала ребятам. Мишка сказал: «Пахнет Есениным, и вообще, ту, май-то, неплохо». Леонид, наверное, не знаком с Есениным, поэтому ничего не сказал, чем пахнет, а просто кратко изрек: «Нормально».