Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

И услышала твердое: «Я – Гвенада Федовова. Тут живут мои бавушка и тетя Вева!»

Что тут было! От неожиданности мама словно приросла к скамейке, а я, сбив по пути табуретку и больно ударившись обо что-то плечом, вылетела в коридор и там столкнулась с поднимающейся на крыльцо, улыбающейся Маргаритой, которая для пущего эффекта специально послала Гренаду вперед, а сама в это время, опустив чемодан на землю, болтала с остановившей ее возле палисадника любопытной Гельбихой.

Наша маленькая Гренка, которую я запомнила едва начавшей ходить и говорить, здорово выросла, к тому же очень изменилась внешне. Вряд ли я узнала бы ее, встретив на улице. Разговаривает она по-русски, правда, не выговаривает двух-трех букв, однако и по-немецки «шпрехает» вполне нормально. Она быстро привыкла ко всем, а за Нинкой с первого же вечера буквально ходит по пятам, с обожанием заглядывает ей в рот.

Конечно же, наша Нинка и тут сумела отличиться. В субботу мама хватилась, что в доме нет дрожжей, и послала ее в деревенскую лавчонку, к фриезеру. Естественно, за нею увязалась и Гренада. Каким-то образом рассеянный фриезер выдал девчонкам лишнюю палочку дрожжей, и по дороге домой они съели ее.

У Нинки вообще странный вкус – она неравнодушна к дрожжам и, когда мама печет хлеб или изредка пироги, всегда старается стянуть у нее из-под рук хоть крохотную дольку безвкусной, вязкой, похожей на замазку, массы. А тут вдруг в ее владении оказалась целая пачка! Прижимистая Нинка отщипывала для Гренады небольшие кусочки, сама же умяла все остальное. Зато вечером задала нам концерт: живот у нее вздулся, как барабан, – бедняга выла, стонала и плакала от боли, а в редкие промежутки, когда боль немного отпускала, в страхе орала, что теперь она, конечно же, умрет и никогда не увидит больше ни своего милого папочки, ни свою дорогую Россию.

Перепуганная насмерть Сима не знала, что делать, – то принималась с причитаниями растирать раздутый Нинкин живот, то вновь и вновь гнала ее в туалет. Но ту словно бы «заколодило». Наконец я догадалась сбегать к фрау Гельб и притащила от нее темный флакон с касторовым маслом. Мне вовремя вспомнилось, как вскоре после нашего прибытия в Маргаретенхоф с Нинкой произошла почти такая же история. Тогда фрау Шмидт заставила ее собрать спелую вишню с деревьев, что растут вдоль дороги к панскому дому, и Нинка, сидя на высокой стремянке, пожадничала – съела слишком много ягод, а вдобавок напилась тут же, из колонки, холодной воды. В тот день ее разнесло почти так же, как теперь, и вызволила ее из беды только Гельбиха со своей касторкой.

Сейчас все повторилось в прежнем варианте. Сима зажала Нинке нос и решительно влила в ее рот несколько ложек отвратительно воняющей, бурой, густо-маслянистой жидкости, после чего уложила ее в постель и приложила к животу горячую бутылку.

Затем взялись за вторую нарушительницу спокойствия. Однако тут все оказалось намного сложнее. Пока мы возились со старшей, младшая наблюдала за всем происходящим испуганно-удивленными глазами и лишь время от времени тихонько – на всякий случай – подвывала. Но вот Нинка затихла, и тогда, в свою очередь, принялась истошно орать Гренка. Маленькая упрямица не принимала во внимание никакие доводы и отчаянно сопротивлялась предстоящему «врачеванию». Сжав в узкую полоску губы (в эти моменты она не орала, а мычала), Гренада всеми своими силенками отбивалась от флакона с касторкой – брыкалась, извивалась, дергалась. В конце концов, пришлось применить силу. Марго крепко ухватила ее за руки и за ноги, я, рискуя быть укушенной за пальцы, старалась разжать сцепленные Гренкины зубы, а мама, то и дело расплескивая в подставленную внизу ладонь вонючую касторку, пыталась просунуть ложку в намертво зажатый рот. Наконец ей это удалось, и кошмарный рев сразу прекратился. Гренаду с грелкой на животе тоже уложили рядом с Нинкой. Вскоре обеих пожирательниц дрожжей основательно, с шумом пронесло, и они тут же забыли о своих невзгодах.

За разговорами три дня пролетели быстро, незаметно. В субботу, сразу после обеда, Шмидт со всем своим «святым семейством» укатили куда-то на машине. Я, мама и Сима воспользовались моментом – удрали пораньше с работы и до прихода наших «керлов» успели и порядок навести в доме, и вымыться в «бане» в кухне. А часов в восемь вечера последовало вдруг любезное приглашение от семейства Гельб «на чашечку кофе».

Отказываться мы посчитали неудобным и отправились четверо – мама, Марго, Сима и я. Фрау Гельб с Анхен расстарались – на столе, кроме традиционного «кухона», оказались даже бутерброды с ветчиной. На этот раз любопытство Гельбихи, кажется, получило полное удовлетворение. Она снова и снова подробно расспрашивала Маргариту и о нашей прежней жизни в России, и о том, как живут сейчас бывшие советские немцы здесь, в Германии. Меня неприятно царапнуло слово «бывшие», и Марго, видимо заметив это, сказала (уж не знаю только – искренно ли?), что для большинства советских немцев Россия по-прежнему остается Родиной и после войны они намерены вернуться домой.