Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

…Уже десятый день пути,
И нет возможности уйти…
Как прежде пыль пологом душным
Вздымается от многих ног,
И солнце в мире безвоздушном
Следит в молчанье равнодушном,
Как движется людской поток.

В упряжке тарахтит повозка,

Уныло колесо скрипит.
Седой, как лунь, с лицом из воска,
На козлах белорус сидит.

Он исподлобья и несмело

На стражу взор свой обращал,
Рукой дрожащей то и дело
Попону сзади оправлял.

Но что встревожило седого,

К чему дрожанье робких рук?
Зачем в чертах лица худого
Видны и жалость и испуг?

А там уже у смерти в лапах,

Борясь, хоть силы и ушли,
Вдыхая кислый конский запах,
Лежал один из тех, что шли.

Дней семь назад старик убогий

В пути телегу поломал.
Его оставили в дороге,
Сказав, чтоб к ночи догонял.

Исправив все, что было нужно,

Возница вновь пустился в путь.
Уже стемнело. Конь послушный
Бежал, в мечтах овса жевнуть.

Но вдруг телега резко встала,

Конь прянул в сторону, захрапел.
Старик, нагнувшись, человека
В пыли дорожной разглядел.

Он слез, хоть мертвый человек —

Не новость в наш проклятый век,
Таких, как он, худых, как тень,
Десятками бросали в день.

Шел человек, упал, и молча

Его старались обойти.
Он просто был одним из многих,
Чья жизнь затеряна в пути…

Старик костлявые колени

Пред павшим воином склонил,
В кармане старенькой шинели
Нащупал спички, засветил.

И вспыхнувший огонь на миг

Из мрака вырвал юный лик…
И тотчас старый оживился,
Рукой дрожащей торопился

Он спички новые зажечь,

И, вглядываясь жадным взором,
В лицо, где пыль легла узором,
Он бормотал бессвязно речь:

«Сомненья нет… Тебя узнал я…

Великий Боже! Сколько лет
Прошло с тех пор, как увидал я
Очей твоих задорный свет…

Пять лет назад… Да, пять… Конечно…

Как растревоженный улей,

Мой край гудел. И войско спешно

Бежало в тыл, гоня людей.
Мы, несколько семей с села,
Ушли в болота и в леса…

…Еще не стихли звуки боя.

Шальной снаряд, визжа и воя,
Еще ложиться заставлял,
Когда, окрест все разрушая,
С корнем деревья вырывая,
Он столб земли крутой взрывал.

Тогда пришли они, с Востока,

И между ними был один —
Как солнце весел, смел, как сокол,
Его все звали – Константин…

Я помню, как мы шли несмело

Домой обратно, из болот…
Я помню, как село гудело,
Как к площади спешил народ…»

9 июля Воскресенье

Какой ужас! Два дня назад повесилась жившая у Клееманна русская эмигрантка – та самая старуха-прачка с постоянно красными, обветренными руками и с таким неприветливым, угрюмым, даже злым взглядом. Представляю, как страшно теперь Гале находиться ночами рядом с пустующей каморкой висельницы. Вдвойне страшно еще и потому, что она же, Галя, первая и обнаружила ее – висящую перед своей дверью, с криво съехавшим на лоб платком, с вывалившимся наружу сизым языком. Ужас!