— Луиза? Это… это тристанова бывшая… А что?
Нуна помедлила.
— Он пишет ей письмо… Я случайно наткнулась сейчас — искала расческу.
— Ты прочла?
Она уставилась на меня с таким возмущением, будто я обвинил ее в некрофилии или еще каком извращении похуже.
— Да ты что? Дурак! Я просто увидела имя… Ну и мне стало интересно, кто это, вот и все…
— Они остались друзьями… Созваниваются иногда, переписываются.
Вот это уже чистой воды фантазия. Тристан и Луиза были кем угодно, только не друзьями. Эта парочка друг друга стоила, оба без башни, только Тристан из них двоих был сумасброднее, а Луиза — стервознее. Мои пальцы механически сортировали кусочки головоломки по цветам, а мозг лихорадочно работал в автономном режиме. Зол я был на Тристана страшно. Я-то думал, что на сей раз все и правда всерьез, что его балетная краля изгнана окончательно, сожжена и пепел развеян, и даже тот факт, что Луиза еще поддерживает, с позволения сказать, дружбу с Франсуазой Молинари — рыбак рыбака! — ничего не изменит. Семь лет они с Тристаном от души терзали друг друга, семь лет Луиза каждые полгода бросала его с упоением падающего ножа гильотины и возвращалась, как только выяснялось, что он вполне способен без нее обойтись. Следовал бурный медовый месяц со слезами, обещаниями и радужными планами на будущее. Затем, при первой же выходке Тристана — а за ним не заржавеет! — она паковала чемоданы и утешалась вояжем, курсами самосовершенствования и перепихоном с первым попавшимся вышибалой из дискотеки. Последним был некий Карлос — наглый, как танк, любитель йоги и мотоспорта; к этим занятиям после короткой встречи с Тристаном ему пришлось добавить физиотерапию дважды в неделю, из-за выбитого плеча. Джиу-джитсу по-бразильски — была у Тристана и такая блажь.
Я ничем не выдал своих эмоций, сосредоточившись на кувшинках. От всей души хотелось надеяться, что я ошибаюсь, а Тристан просто выплескивает на бумагу накипевшее и пишет Луизе, что все кончено бесповоротно. Увы, такое было бы для него нетипично: при всех своих недостатках Тристан не склонен ворошить старые обиды и сводить счеты. Он начисто лишен
Нуна поднялась через полчаса, поставив на правильное место четыре или пять кусочков, в том числе подпись Моне — единственную легко опознаваемую деталь картины.
— Знаешь, это… это
Я улыбнулся. Она совершенно права.
— Надо рассматривать это как тибетскую мандалу…
— Это еще что такое?
— Ну, знаешь, такие геометрические фигуры, которые выстраивают буддийские монахи на земле из разноцветного песка. Они собираются впятером и трудятся неделями, а когда закончат, даже ничего не фотографируют — сразу сметают все или развеивают песок над рекой, что-то в этом роде. И начинают новую.
— А, ну да, я видела по телеку. Сделают, а потом сами уничтожают. Ужас, правда?
— Все зависит от точки зрения. Для мирового культурного наследия, конечно, хорошего мало. Но, уничтожая свои творения, они подавляют гордыню. Их действия свободны от самолюбования. Это просто действие, здесь и сейчас. Это же, если угодно, аллегория жизни — мандала…
— Из тебя вышел бы отличный монах, Джек, — обронила она с улыбкой.
— Надеюсь, в следующей жизни. Боюсь, пока не готов… Остались еще кое-какие желания. Кое-где.
Нуна метнула на меня косой взгляд — надо полагать, спрашивала себя, издеваюсь я над ней или нет. Я и сам себя об этом спрашивал, но одно мог сказать наверняка: одной жизни мне не хватит, чтобы возродиться в Лхассе, с раскосыми глазами и неизменной улыбкой на губах.
— Желание — это, по-твоему, плохо?
— Это источник любого страдания.
Нуна прыснула со смеху. Мало я знаю людей, хихикающих над столь мрачными истинами.
— Нет, Джек, ты путаешь. Источник всех страданий — это жизнь. А желание… тьфу ты! Желание —
В великих трактатах философии дзен не нашлось на это ответа. Или я плохо читал. Но впервые нирвану называли при мне залом ожидания. А где же позолота?
— Когда чего-то желаешь, тебе без этого плохо, отсюда и муки. Истина, старая, как мир, — поддел я ее.
— Можно ведь и наоборот, смотри: тебе без чего-то плохо, ты этого желаешь, желание побуждает к действию, действие дает желаемое, тебе хорошо…
— Но всегда ненадолго…
— А… Ну, если ты ищешь радикальных решений, пожалуйста: пуля в лоб, говорят, отлично лечит от депрессий.
— Не… Не успеешь насладиться собственным величием. Обидно не посмаковать: такой прекрасный, такой царственный жест…
— Тогда снотворное. Пока будешь засыпать, прочувствуешь…
— Чересчур по-женски.
— Скажи лучше — чересчур смело! Мужики стреляют себе в рот, чтобы вдруг не передумать, когда уже поздно!
— А женщины думают прежде всего о том, чтобы не запачкать ковер!