Ищу человека

Он протянул мне булькнувший сверток. Это была завуалированная форма гонорара. Глоток перед атакой. Я смутился, но промолчал. Сунул пакет в карман. Рассказал Быковеру и Альтмяэ. Мы зашли в буфет, попросили стаканы. Альтмяэ купил три бутерброда. Вестибюль опустел. Еловые ветки темнели на желтом блестящем полу. Мы подошли к фургону. Шофер сказал:

– Есть место в кабине.

– Ничего, – говорит Альтмяэ.

– Дать ему «маленькую»? – шепотом спросил я.

– Никогда в жизни, – отчеканил Быковер.

Гроб стоял на прежнем месте. Некоторое время мы сидели в полумраке. Заработал мотор. Альтмяэ положил бутерброды на крышку гроба. Я достал выпивку. Фима сорвал зубами крошечную жестяную бескозырку. Негромко звякнули стаканы. Машина тронулась.

– Помянем, – грустно сказал Быковер.

Альтмяэ забылся и воскликнул:

– Хорошо!

Мы выпили, сунули бутылочки под лавку. Бумагу кинули в окно.

– Стаканы надо бы вернуть, – говорю.

– Еще пригодятся, – заметил Быковер.

…Фургон тряхнуло на переезде.

– Мы у цели, – сказал Быковер.

В голосе его зазвучала нота бренности жизни.

Кладбище Линнаметса расположилось на холмах, поросших соснами и усеянных замшелыми эффектными валунами. Глядя на эти декоративные каменья, журналисты торопятся сказать: «Остатки ледникового периода». Как будто они застали и хорошо помнят доисторические времена.

Все здесь отвечало идее бессмертия и покоя. Руинами древней крепости стояли холмы. В отдалении рокотало невидимое море. Покачивали кронами сосны. Кора на их желтоватых параллельных стволах шелушилась.

Никаких объявлений, плакатов, киосков и мусорных баков. Торжественный союз воды и камня. Тишина.

Мы выехали на главную кладбищенскую аллею. Ее пересекали тени сосен. Шофер затормозил. Распахнулась железная дверь. За нами колонной выстроились автобусы. Подошел распорядитель:

– Сколько вас?

– Трое, – говорю.

– Нужно еще троих.

Я понял, что гроб – это все еще наша забота.

Около автобусов толпились люди с венками и букетами цветов. Неожиданно грянула музыка. Первый могучий аккорд сопровождался эхом. К нам присоединилось трое здоровых ребят. Внештатники из молодежной газеты. С одним из них я часто играл в пинг-понг. Мы вытащили гроб. Потом развернулись и заняли место в голове колонны. Звучал похоронный марш Шопена. Медленно идти с тяжелым грузом – это пытка. Я устал. Руку сменить невозможно.

Быковер сдавленным голосом вдруг произнес:

– Тяжелый, гад…

– Пошли быстрее, – говорю.

Мы зашагали чуть быстрее. Оркестр увеличил темп. Еще быстрее. Идем, дирижируем. Быковер говорит:

– Сейчас уроню.

И громче:

– Смените нас, товарищи… Але!

Его сменил радиокомментатор Оя.

В конце аллеи чернела прямоугольная могила. Рядом возвышался холмик свежей земли. Музыканты расположились полукругом. Дождавшись паузы, мы опустили гроб. Собравшиеся обступили могилу. Распорядитель и его помощники сняли крышку гроба. Я убедился, что галстук на месте, и отошел за деревья. Ребята с телевидения начали устанавливать приборы. Свет ярких ламп казался неуместным. В траве чернели провода. Ко мне подошли Быковер и Альтмяэ. Очевидно, нас сплотила водка. Мы закурили. Распорядитель потребовал тишины. Заговорил первый оратор с вельветовой новенькой шляпой в руке. Я не слушал. Затем выступали другие. Бодро перекликались мальчики с телевидения.

– Прямая трансляция, – сказал Быковер. Затем добавил: – Меня-то лично похоронят как собаку.

– Эпидстанция не допустит, – реагировал Альтмяэ. – Дорога к смерти вымощена бессодержательными информациями.

– Очень даже содержательными, – возмутился Быковер.

Слово предоставили какому-то ответственному работнику газеты «Ыхту лехт». Я уловил одну фразу: «Отец и дед его боролись против эстонского самодержавия».

– Это еще что такое?! – поразился Альтмяэ. – В Эстонии не было самодержавия.

– Ну, против царизма, – сказал Быковер.

– И царизма эстонского не было. Был русский царизм.

– Вот еврейского царизма действительно не было, – заметил Фима, – чего нет, того нет.

Подошел распорядитель:

– Вы Шаблинский?

– Он в командировке.

– Ах да… Готовы? Вам через одного…

Альтмяэ вынул папиросы. Зажигалка не действовала, кончился бензин. Быковер пошел за спичками. Через минуту он вернулся на цыпочках и, жестикулируя, сказал:

– Сейчас вы будете хохотать. Это не Ильвес.

Альтмяэ выронил папиросу.

– То есть как? – спросил я.

– Не Ильвес. Другой человек. Вернее, покойник…

– Фима, ты вообще соображаешь?

– Я тебе говорю – не Ильвес. И даже не похож. Что я, Ильвеса не знаю?!

– Может, это провокация? – сказал Альтмяэ.

– Видно, ты перепутал.

– Это дежурный перепутал. Я Ильвеса в глаза не видел. Надо что-то предпринять, – говорю.

– Еще чего, – сказал Быковер, – а прямая трансляция?

– Но это же бог знает что!

– Пойду взгляну, – сказал Альтмяэ.

Отошел, вернулся и говорит:

– Действительно не Ильвес. Но сходство есть…

– А как же родные и близкие? – спрашиваю.

– У Ильвеса, в общем-то, нет родных и близких, – сказал Альтмяэ, – откровенно говоря, его недолюбливали.

– А говорили – сын, племянник…

– Поставь себя на их место. Идет телепередача. И вообще – ответственное мероприятие…