По мере того, как в мире распространились великие патриархальные религии мрака и проклятия, был изобретён ад, как пугало для детского ума, а секс из божественного стал дьявольским. Люди начали рассматривать силы природы не как богов и богинь, а как демонов, и подозревать своих женщин в том, что они ведьмы; а грудь подвергли семидесяти семи проклятьям и экзорцизмам. И всё же она проникла в дизайи и архитектуру соборов — как известно каждому художнику — и была создана, по сути, новая богиня-мать, которой позволили войти в христианский пантеон под именем Девы Марии.
Важно помнить, что биологически мы едва ли изменились в прошедшую геологическую эпоху. Мы по-прежнему предпочитаем питаться в собственном логове, а лишившись его, ищем что-нибудь в форме пещеры — вот почему боковые отсеки в ресторанах всегда заполняются раньше, чем центральные столики, а свет обычно приглушён. Домашний человек, покидая утром жильё, говорит, что собирается «пойти за пропитанием», хотя он, вероятно, отправляется в офис, а не охотиться на кабана. Когда мы занимаемся любовью, мы переходим с человеческого уровня назад, на тактильный уровень приматов, а последующие звуковые эффекты недалеки от тех, что сопровождают спаривание больших человекообразных обезьян. Когда мы отправляемся в лес, мы идём группой. И было замечено, что даже в крупных мегаполисах вроде Нью-Йорка или Токио у среднестатистического жителя есть от 50 до 100 друзей или, по крайней мере, знакомых — то же самое число, что обычно обнаруживается в примитивных племенах. Даже наш прославленный интеллект, которым мы так хвастаемся, всего лишь демонстрирует наше хищное происхождение, поскольку ни одно нехищное животное не достигло много в плане хитрости и изворотливости ума, в то время как наши родичи-хищники вполне могут бросить нам вызов на собственном поле, а то и перехитрить. И мы упрямо остаёмся территориальными существами, точно как наши родственники — бабуины и гориллы, в чём может убедиться каждый, подсчитав таблички «проход воспрещён» и всевозможные замки и запоры в любом человеческом сообществе.
Уже говорили, что нельзя полностью понять социологию, не держа постоянно в уме то, что человек изначально обустраивал свою жизнь благодаря стадной охоте. Аналогично, нельзя понять сексологию без напоминаний о тех серьёзных и смешных побочных следствиях того факта, что человек — это животное, самка которого перенесла важные сексуальные центры с заднего низа на передний верх. На такой почве развивался человеческий интеллект, наша культура, наши причудливые способы работать и одеваться, ну и, в итоге, наше замысловатое чувство юмора.
Есть много версий доисторического развития, но я предпочитаю думать, что всё началось с распрямления. Женщина вставала, чтобы дотянуться до ветвей высокого дерева, за каким-то особенным фруктом. Мужчина смотрел на неё, и замечал различные возможности. Мы не можем перестать думать (о сексе и обо всём прочем) с тех самых пор. Разумеется, множество людей отвергают всякие указания на наше животное происхождение. Им хочется верить, что все их предки были идеальными леди и джентльменами. Таких людей задевает мысль о том, что большинство наших предков не носили ни галстуков, ни портков — и, что ещё хуже, подавляющее большинство их даже не было млекопитающими, и выглядели как аллигаторы и им подобные твари. Но тут уж ничего не попишешь, и вы и сейчас можете рассмотреть в человеке лягушку, когда он плывёт определённым стилем, или ящерицу, когда нежится на солнце.
В определённых кругах также бытует мнение, что мы, хоть и запятнаны таким неаристократичным и позорным происхождением, но сейчас достигли точки, когда это всё не имеет к нам, или не должно иметь, никакого отношения. Можно с тем же успехом сказать малиновке, что личность столь благородной внешности должна быть выше такого недостойного поведения, как поедание червей на завтрак. Малиновка, что бы о ней не думали, по-прежнему просто птица (и если у неё есть хоть капля сообразительности, будет этим довольна), а человек, при всей его яркости и фальшивом блеске, по-прежнему млекопитающее (и если у него есть хоть капля сообразительности, будет этим доволен). Можете представить, что было бы более достойным быть страусом, вошью или крабом? Не было бы менее зазорным носить перья, как ангелы (или утки), вместо характерного меха млекопитающих? Не было бы более утончённым синтезировать энергию прямо из солнечного света, как одуванчик, вместо обгладывания костей, как наши дальние родственники собаки? В конце концов, разве кто-то предъявит своей собаки претензию, что это создание родилось в кровавой утробе, сосало соски, и расцарапывает свою шкуру, подобно прочим млекопитающим? Ну а с чего бы, господи прости, чувствовать себя некомфортно, когда те же самые факты упоминаются в приложении к нам самим?