Иск Истории

При всех расчетах, по Гауди – Божественное присутствие интуиции разрешает ему рискованность подвесных опор, спиралевидных лестничных колодцев, ввинчивающихся в небо. Его несет по лезвию точное и уверенное знание, где плоскость должна смениться искривлением или иной витиеватой формой, и это подобно лунатическому ясновидению, вызывающее у зрителя испуганную восторженность, перебой сердца. А объяснить невозможно.

Страсть католика Гауди к справедливости ищет разрешения в глубоко укорененном в массе образе покровителя Каталонии святого Георгия, убивающего дракона. Но изгибы чешуйчатых крыш великого мага зодчества подобны распластавшемуся печальному дракону, попавшему в незнакомый, суетливо-враждебный мир, взирающему на него с высоты, и чем-то очень напоминающему самого мага, одинокого Гауди.

Мы скользим подобно привидениям по изгибам комнат и коридоров дома Педрера, что в переводе с испанского означает «Каменоломня» (педра-петра-Петр-камень). Пещера, рождаемая прихотью вод и ветра, жары и холода – в глыбе и глуби горы или моря. Функциональные каминные дымоходы и вентиляционные трубы эксцентричны как существа подводного царства, тянущиеся стеблями сквозь тело здания в небесную синь подобно ныряльщикам, рвущимся из бездыханности, словно за поверхностью этой сини иной мир, воздух, свобода. Гауди страстно желает сделать материю невесомой, ненавидит угол, отдается спиралевидному движению массы, как сама масса в галактическом пространстве отдается силам тяготения, пальцам гениального Гончара, вылепившего вселенную.

Скрещение средневековой готики соборов-колоссов с восточной орнаменталистикой и обтекаемо-округлой стилизацией, развиваемое свободным воображением Гауди, естественно не может обойти математический расчет и законы архитектоники, но Гауди с гениальной ему лишь присущей интуицией ощущает игру центра тяжести каменной массы, текуче перемещаемого по кривой, параболе, оси спирали и благодаря этой текучести заставляет архитектонику выражать волны моря, мир сновидений и детских мифов. Он и гибкую змеинность и отталкивающую красочность пигментации пресмыкающихся переводит в положительный ряд, памятуя, что при всем при том змей тоже обретался в Раю. Кажется, еще немного, и дом-дворец взлетит, растворившись светом, обернувшись жилищем рая: ведь райский сад уже виснет на высоте над глубоким колодцем двора, уходящим в тяжкую земную темень.

У Набокова в «Приглашении на казнь» – «материя устала». Здесь же она полна неудержимой энергии, язычески хитра на выдумки – и это в руках Гауди, ревностного католика.

Вершина его чаяний – Собор Святого Семейства (Саграда Фамилия).

Начат в 1883 году. Строится вот уже 120 лет. Несомненно относится к феноменам, обреченным быть незавершенными шедеврами и именно этим потрясать человеческое воображение. Долго строящиеся каменные колоссы потрясают столь же сильно, как и давно развалившиеся.

Римский Колизей и Барселонский собор Святого Семейства.

Вспомним англичанина из «Прогулок по Риму» Стендаля, который въехал верхом в Колизей, увидел каменщиков и каторжан, укреплявших стену, и сказал: «Честное слов, Колизей – лучшее, что я видел в Риме. Это здание мне нравится. Оно будет великолепно, когда его закончат».

Войдя в Собор, мы с первого мгновения потрясены собственным существованием внутри этого вечно недостроенного колосса с высоченными колоннами – абстрагированными стволами деревьев, лестницами, подобными спиралям улитки, смещением библейских сюжетов, в готическом и модернистском стиле прочитываемой мистерии Христа, мы видим первичный костяк собора, частично обрастающий как бы натекающей с неба мощью материи, словно бы рука Творца ссыпает влажный песок, причудливо натекающий башнями, стенами, фигурами, стачивает подземные воды сквозь доломиты, образуя сталактиты и сталагмиты. Внезапно наши детские зодчества на берегу моря до озноба обретают Божественный смысл. Сталагмит – вот прообраз Собора Святого Семейства.

Отчаянный порыв ввысь, к Нему, особенно остро, до удушья, ощущается в стремительно вонзающихся и сужающихся в небо, словно бы соединяющихся в пучок, башнях Собора Святого Семейства.

Делая наброски Собора, Гауди был одержим страстью разрушить своды, рассечь колонны, чтобы передать идею жестокости Жертвоприношения. И эти несущиеся в небо колонны рассечены, как руки жертвы, тянущиеся к Нему. Весь Собор как единый вопль в камне колонн, башен, подобных множеству рук, в агонии перед последним мигом жизни вскинутых ввысь вокруг распятия – самой квинтэссенции образа Жертвы.

Гауди погибает под колесами трамвая, пытаясь перейти улицу к Собору, прикованный последним взглядом к нему. 1926 год. Близится время железных коней Апокалипсиса, время Герники, Второй мировой, Катастрофы, Возмездия. И абсолютно духовное пространство «Зоара» смыкается с физическим пространством, чьи тайны пытаются раскрыть Гауди, Миро, Дали.

Улетаем домой. Тихие залы аэропорта Барселоны, успокаивающая музыка, уносящая в ожидаемые сферы высот.

Ночевала тучка золотая...