Иск Истории

У памятника Кьеркегору, у стоящего рядом огромного хранилища книг, полуденное солнце, скрадываемое листвой, неожиданно приходит на память ослепительностью входа в темень пещер долины ручья Кумран, впадающего в Мертвое море. В пещерах этих более двух тысяч лет пролежала нетронутой под потоком времени библиотека еврейской истории, свернутая в рукописи и упрятанная в глиняные сосуды. Не подобно ли прошлое человека дымному праху, упрятанному в сосуд отошедших лет? Откупоренное ударом Аврамова ножа, возникло оно перед Кьеркегором как джин. Но подчинился ли джин великому датчанину или взял над ним власть?

Мистерия Авраама и Ицхака повторяется, увеличиваясь до вселенских размеров: Бог отдает собственного сына на заклание, ввергая человечество в вечное раскаяние. Сценарий этого жертвоприношения более жесток: никакого овна в кустах. Но замечают лишь жестокость первого. Вселенская ли метафизика делает приемлемой второе сыноубийство, или опять дело в евреях? Авраам-то был евреем, так и пишется в Торе – Авраам аиври. Ну а во втором случае даже потомки реально распявших сына Божьего римлян – «мародеров», несущих по сей день «караул над гробом», официально снявших с евреев обвинение, все же не могут расстаться с такой голубящей их душу мыслью, что евреи распяли Христа.

В противовес живому, трепетному тексту Кьеркегора, встречает нас громоздкий мертвый музей скульптора Торвальдсена: его всякий уважающий себя турист обязан посетить. Убийственна скука подавляюще огромных статуй, конных и пеших, которые, кажется сделаны из массы грязного папье-маше. Торвальдсен тяжеловесен и тосклив не только своим именем, но и неутомимостью каменотеса. Редкие посетители в этой анфиладе помещений обнаруживаются, как мокрицы в складках скульптур. Да и смотрители, сплошь мужчины, неряшливые, облысевшие, большетелые, тоже подобны замшелым конторским мокрицам.

Или можно простить Торвальдсену всю эту напыщенную окаменелость за памятник, описанный Герценом в «Былом и думах»: во впадине дикой скалы, задвинутой горами и лесом, у Люцерна, – лев с обломком стрелы, торчащей из раны. Проезжие не догадываются, что совсем рядом умирает лев. Только туристам показывают, и то не всегда. Увидев его, я подумал: памятник всем жертвам ГУЛага. С одной существенной разницей: в сибирской глуши проезжие догадывались о гибнущем миллионноголовом льве, но делали вид, что не знают, и рады были, что все задвинуто горами и лесом.

Вот и последний вечер в Копенгагене. Пора и на отдых перед ночным полетом в Хельсинки. Но фланирование – не только по улице, по свету – подобно наркомании. Лица наши обметаны серым налетом ночи, мы лунатики, погорельцы в пожар, пытающиеся сбить, как пламя, тягу этих вод, земель, самолетов, поездов, улиц и проспектов, мы подобны челнокам, жаждущим избыть внутренний порыв шатанием по миру.

2. Свобода или индифферентность

Из аэропорта Хельсинки везут нас через опустевший ночной город в отель «Скандик», расположенный напротив здания «Гранд Марина», прямо у причалов. В нем и будет происходить встреча.

Просыпаемся при слабо проступающем рассвете под сенью нависающей над гостиницей глыбы: огромный девятиэтажный, многопалубный, ярко окрашенный в белое и красное, корабль-город, с именем, звучащим, как нордический пароль – паром «Викинг» высится над словно бы осевшими перед ним и в миг постаревшими жилыми и административными зданиями. К гиганту так и не может привыкнуть, слиться с ним, достаточно приземистое городское пространство Хельсинки, сбегающееся к нему улицами, портом, гостиницей. Только дальний собор, высоко стоящий над площадью с памятником русскому царю Александру Второму-освободителю, высится альтернативой, укором, быть может, и завистью к этой махине, рожденной уплывать в вечно и обманно манящие морские дали.

Ощущается здесь дыхание и иной махины – России, сухопутно налегающей с северо-востока. По сути, у ног наших плещутся воды Финского залива, и если плыть прямо на восток, причалишь на противоположном берегу к Петродворцу, чуть севернее – к Кронштадту, а там рукой подать Санкт-Петербург, бывший Ленинград. На юг совсем уж недалеко – Таллинн, куда в выходные дни отчаливает каждый час теплоход с финнами: в Эстонии спиртные напитки дешевы и без ограничения. Выйдя как-то из гостиницы, я чуть не был сбит потоком людей, идущих с детьми к морскому вокзальчику, куда пристают корабли на Таллинн. Финны особенно ценят эти мягкие осенние дни на пороге надвигающейся, чаще всего суровой зимы.