Иск Истории

Запад является колыбелью рационалистической философии, ведущей начало из древней Эллады и достигшей апогея в учении Декарта. Восток же – колыбель мировых религий и мистических учений. Но уже в конце Х1Х – начале ХХ века, совсем недавно отошедшего в прошлое, такие европейские философы, как Шопенгауэр и Ницше, отрицают этот рационализм, обращаясь в своих учениях к Востоку. Особое положение занимают духовные поиски выдающихся людей северной Европы, где мы сейчас находимся, мистические прозрения таких писателей, как Эммануил Сведенборг, Август Стриндберг, Генрик Ибсен, Кнут Гамсун, композиторов Эдварда Грига и Яна Сибелиуса, художника Эдварда Мунка. Датчанин Серен Кьеркегор в пророческом предчувствии приближающихся катастроф ХХ века отвергает рациональную спекулятивную философию Гегеля, строит свое понимание мирового духа и культуры на библейской книге Иова и жертвоприношении Авраама. Так возникает экзистенциализм – детище Запада, замешанное на мудрости Востока. До 1917 года с Востока на Запад шли волны мощных духовных поисков человеческой сущности, справедливости и добра в творчестве таких гигантов, как Достоевский и Толстой.

Нам кажется сейчас отошедшим в прошлое то, что разделяло Восток и Запад в течение более чем семь десятилетий – железный занавес. Но феномены, рожденные им, и сегодня действуют в культурном поле Европы. Любой непреодолимый барьер рождает ностальгию по тому, что происходит по другую его сторону. Культура восточной Европы, пребывая в глубокой депрессии под железной пятой диктатуры, бомбардировала Запад лозунгами о светлом будущем, а сама тайком ловила малейший пробивающийся к ней намек культуры Запада. Запад же, в силу своей открытости, и потому наивности, долго верил в эти лозунги, видя в них спасение от язв капитализма.

Рухнул барьер. Обе стороны увидели себя в истинном зеркале и устыдились прошлого. Излечение от этих комплексов будет еще долгим. Восточная Европа упивается давно подгнившими плодами западной свободы в виде комиксов и всей модернистской машинерии, западная то распахивает объятия идеям с Востока вместе с массами людей, то пытается обороняться. Процесс, как говорится, пошел, и от того, как он будет развиваться, зависит сокращение или расширение культурного разрыва между Западом и Востоком. Как это произойдет, неизвестно, ибо, к сожалению, в наше время истинные пророки перевелись».

В заключение встречи капитан парома «Викинг» устраивает всем ее участникам роскошный обед в ресторане корабля-города.

3. Паром Хельсинки-Стокгольм

Огромный, как слон в посудной лавке, паром-лайнер «Викинг» осторожно пробирается узким проливом, оставляя по обе стороны шхеры Хельсинки, выходит прямо в небо, не ограниченное заборами, деревьями, домами, забывающееся в собственной бесконечности, мощно бездейственное и девственное.

Закатывается солнце с царской медлительностью, взрывчато выбрасывая столб пурпура, прожигает небо спиртовым пламенем: два-три облачка, более низких, насквозь прохваченных огнем заката, оранжевыми одиночками вкраплены в серую массу облаков.

В отличие от средиземноморских северные воды более тусклы, леденят взор. И, кажется, здесь в шуме вод человеческий голос более сиротлив и менее дерзок.

Коллеги мои собрались в Петербург, я же один плыву в Стокгольм.

На высоко движущейся пустынной палубе душу охватывает одиночество и чувство внутренней бьющей через край жизни. Час мирового сиротства, оставленности в мире, когда прошлое закатилось, а будущее неизвестно. И, странно, это сродни чувству в ночь завершения Судного дня, когда миг назад бывший храмом, зал молитв оборачивается опустевшим кораблем, Летучим Голландцем, очнувшимся как от обморока от пребывания на высотах плача и раскаяния, чтобы до следующего Судного дня бороздить океан времени призраком вечности – обителью Господней. Тора в праздничных одеждах свернута преходящими тенями. Слабея от голода, они спешат вернуться к будничному своему существованию: выпутаться из снастей и сбежать за борт.

Вот и я, ощутив голод, спускаюсь с палубы, проскальзывая преходящей тенью мимо множеств людей, наркотически прикованных к игральным автоматам, наставленным по всем углам парома – этакой поверхностно яркой частички городской жизни посреди бездны морской. Суета и отсутствие чувства реальности здесь истинно подобны массовому гипнозу. Играет бодрая музыка, заполняя все уголки плывущего в ночь города, группа детей в синих галстуках, по двое, сопровождаемая, очевидно воспитательницей, движется по центральному холлу неизвестно куда.