– Как же я рада, – она с теплотой улыбнулась Наоми и, не выдержав, обняла невестку.
Роберт был счастлив, глядя, как женщины увлеченно разговаривали между собой. За приятной беседой день пролетел незаметно. Мелкий дождь бил по стеклу, за окном сгущался вечер, расцветая во дворе светящимися фонарями, а молодому мужчине совсем не хотелось покидать родительский дом.
Он с неохотой поднялся со стула, замечая сияющий взгляд матери. В гостиной все еще потрескивали поленья, и Роберту казалось, что глаза мамы горели ярче, чем угли в камине.
– Мам, нам пора, мы и так засиделись, – он заключил Линдси в крепкие объятия. – Я тебя люблю.
– Заезжайте почаще, – Линдси поцеловала сына в гладко выбритую щеку. – Я тебя люблю, сынок. Береги Наоми и заботься о ней.
Когда за молодыми захлопнулась дверь, Линдси снова вернулась в гостиную, остановившись рядом с камином. Она прислушалась к голосу дома. Треск поленьев, монотонный стук стрелки настенных часов, едва скрипнувшая под ногами половица – ничего не поменялось с тех пор, как они с Рэймондом переступили порог нового дома.
Пожилая женщина продолжала стоять в гостиной. Ее взгляд застыл на фотографии в узорчатой рамке, висевшей над камином. На снимке были запечатлены повзрослевшие Мелани и Марк. Счастливый мужчина с особым трепетом держал в руках новорожденную дочь Мелису.
Линдси улыбнулась, вспоминая, как ее трехлетний Роберт любил играть с малышкой, несмотря на разницу в возрасте.
Прошло несколько минут, и Линдси вышла из оцепенения. Она бережно сняла со стены еще одну фотографию и провела пальцами по прохладной поверхности стекла фоторамки. На снимке ей и Рэймонду было не больше двадцати пяти лет, они стояли у полицейской машины и смеялись.
Женщина закрыла глаза, мысленно возвращаясь в тот день, когда была сделана фотография.