Искатель, 1961 №3

Однажды из Одессы вышел на разведку торпедный катер. В последний момент перед отплытием я прыгнул на его палубу. Но устроиться с киноаппаратом на маленьком суденышке было положительно негде. Чтобы не слететь за борт, я оседлал правую торпеду у самого ее основания.

Девятка «юнкерсов» атаковала лидер «Ташкент». Бомбы опоясали корабль кольцом водяных грибов. Одна повредила корму. Наш катер подлетел совсем близко к лидеру, и я мог снимать крупные планы.

Зенитный огонь отогнал воздушных стервятников, и дальнобойные орудия «Ташкента» ударили по береговым укреплениям врага. Катер взял курс к берегу и стал корректировать огонь с лидера.

Осыпаемый водяными брызгами от пуль и осколков, мин, яростно вспарывая морскую гладь, катер стремительно пронесся вдоль берега, сделал отчаянный поворот, при котором я чудом удержался на своем ненадежном сиденье и не свалился в воду, и под прикрытием дымовой завесы ушел в порт.

…Разминая затекшие ноги, я увидел, что весь с ног до головы перемазан в масле: торпеды были густо смазаны им. В горячке боя даже не заметил этого.

СТЕНА ОГНЯ

Прозрачный купол накрыл кабину стрелка-радиста.

Я словно попал в тесный зеленый аквариум, из которого нет выхода. Остро ощутил оторванность от остальных членов экипажа. Мне не с кем разделить тревогу: я не мог увидеть ободряющей улыбки, услышать голоса друзей…

Я давно хотел заснять боевую работу летчиков. С большим трудом попал на один из прифронтовых аэродромов бомбардировочной авиации. Долго уговаривал начальника штаба взять меня в один из полетов. Наконец услышал:

— Хорошо. Полетите на Плоешти. Вылет ночью. Цель на восходе. Устраивает вас по свету такая операция и стоит ли оставлять самолет без стрелка-радиста? Ведь в случае необходимости вам придется заменить его.

— Постараюсь заменить.

Ночью перед полетом меня снова вызвали к начштаба. Он строго и официально сообщил:

— Самолет, на котором вы должны были лететь, не вернулся на базу, и командование решило отменить ваш полет на Плоешти.

— Я такой же солдат, как и другие. Погибнуть можно и на земле. Разрешите лететь?

Мы спорили до самого старта, и все же мне удалось настоять на своем. И вот я участник боевой операции.

Медленно наплывает, заполняя все видимое пространство, сверкающее холодным блеском море. Ущербная луна, кривляясь, заглядывает сквозь гнутый плексиглас кабины. Равномерный рокот моторов, ровная дорожка света на море успокаивают меня. Мы летим на большой высоте. Ночное море внизу, ночное небо вокруг — фантастическая панорама, безгранично величественная, неповторимая.

Наверно, когда человек в опасности, он особенно остро чувствует природу, может быть, инстинктивно прощаясь с нею навсегда.

Мне не терпится снимать. Наконец посветлело, и стали видны наши машины — слева, справа, сзади. Их девять. Они идут близко друг к другу. Высота 3 800. Под нами посеревшее море. Впереди проглянулась неясная дымка — это вражеская земля. Внимательно осматриваюсь по сторонам. Снял несколько общих планов полета.

Вдруг в стороне и немного ниже появились яркие короткие вспышки. Я обернулся: всюду были всплески дыма, черные, бегущие назад. Вот она, непроходимая стена огня!

Я думал только о том, чтобы камера не отказала. Нажимая спусковой рычажок, не слышал обычного стрекота: рев мотора все заглушал. Сняв до конца завода, отнял камеру от глаз — мне показалось, что она не работает. Лихорадочно сунул камеру в перезарядный мешок и понял, что отснял целую кассету пленки.

Перезаряжая кассету, я неотрывно следил за летящими рядом бомбардировщиками. Вдруг один самолет как бы подпрыгнул, а идущий слева круто отвалил в сторону и пошел вниз, к земле. За ним тянулся черный шлейф дыма, у правого мотора билось яркое пламя.

Бешеная злоба овладела мной. Я схватился за пулемет, но тут же понял, что бессилен что-либо сделать. От этого стало еще невыносимее. Я с тревогой ждал и, наконец, увидел: далеко внизу вспыхнули белые венчики парашютов. Но летчики приземлились на вражескую территорию. Что ожидает их?..

Мои мысли прервал сильный звенящий удар. Резкий толчок сбросил с сиденья. В обшивке самолета зияло несколько рваных пробоин.

Я схватил камеру и начал снимать. В визире сквозь густую пелену дыма далеко внизу виднелись четкие прямоугольники строений. Оттуда тянулись смертоносные нити трассирующих снарядов, и все они, как мне казалось, были направлены прямо в наш самолет.

Резкие струи холодного воздуха с шипением врывались в дыры. Не успел я перезарядить камеру, как получил сигнал от пилота. Наступал самый важный момент нашей операции — момент, ради которого я полетел в этот сумасшедший рейс. Его нельзя прозевать. Он длится всего несколько коротких секунд. Сейчас бомбы пойдут на цель.

Нажал на спусковой рычажок автомата. Нажал так сильно, что даже согнул его. Я не слышал, как работала камера, я вообще ничего не слышал.

На земле появились яркие всполохи пламени и поползли вверх черные грибы взрывов. Я так обрадовался, что начал дико кричать. Что кричал, не помню, и сейчас не могу себе представить, что можно в таких случаях кричать.