В Москве я узнал, что награжден орденом боевого Красного Знамени и медалями «За оборону Севастополя», «За оборону Одессы», «За оборону Кавказа». За фильм «Черноморцы» мне и моим товарищам было присвоено звание лауреатов Сталинской премии.
И вот я снова в Севастополе. Графская пристань. У группы моряков, первой ворвавшейся в город, нет знамени. Один из матросов снимает с себя тельняшку, привязывает ее к веревке и поднимает на флагшток. Я беру кинокамеру. В визире символический кадр: над только что освобожденным городом полощется на ветру «морская душа».
Закончен в основном фильм о черноморцах.
У меня возникает новый план. Вместе с оператором Р. Халушаковым мы сидим по ночам и с увлечением пишем предварительный сценарий документального фильма под условным названием «Архангельск — Лондон — Ныо-Иорк». Пройти вместе с караваном кораблей по этому маршруту, снять фильм о боевой дружбе советских, английских, американских моряков, об их совместной борьбе с фашистами — эта идея захватила наши мысли.
И вот все готово к дальнему, долгому и опасному путешествию. Большой караван советских, американских и английских транспортных судов вышел из Архангельска 17 ноября 1942 года. Нас четверо операторов: Н. Лыткин, Р. Халушаков, В. Соловьев и я.
До Лондона мы добрались без особых приключений, если не считать, что за время пути мы потеряли из 8 кораблей 4, англичане — 22, а американцы— 17.
На теплоходе «Пасифик Гроуд», держащем путь из Лондона к Нью-Йорку, было 13 пассажиров. То ли это несчастливая цифра сыграла роковую роль, то ли судьба решила испытать наше мужество, но однажды в темную штормовую ночь резко зазвучал сигнал тревоги.
Глухой взрыв встряхнул корабль. Стрелки часов в кают-компании показывали ровно двенадцать. Мы бросились в каюту, схватили кинокамеры, спасательные жилеты и поднялись на верхнюю палубу.
Шедший слева от нас большой английский танкер кренился на корму, над ним клубились облака черного дыма. На несколько минут выглянула луна и осветила торпедированный подводной лодкой корабль. Команда танкера быстро спускала шлюпки, но ни одной из них не удалось отчалить. Высокая волна, ударяя шлюпки о борт, разбивала их в щепы.
В темных ледяных волнах Атлантики замерцали красные огоньки. Отчаянные пронзительные свистки пронзали ночь. Это свистели утопающие моряки. Попав в холодную воду, человек быстро теряет голос, и поэтому в дополнение к спасательному жилету с красной лампочкой всем морякам и пассажирам выдавались свистки.
Танкер медленно погружался в пучину океана. Справа и слева, взывая о помощи, плясали на волнах красные огоньки.
Взмывали в небо осветительные ракеты. Команды, занявшие боевые посты, всматривались в волны, пытаясь обнаружить перископ подводной лодки. К месту гибели транспорта подошел американский миноносец. Лучи его прожекторов беспокойно метались по взбудораженной поверхности океана. Внезапно мы все увидели выхваченную лучом прожектора рубку подводной лодки. Она медленно погружалась. Очереди трассирующих пуль и зенитных снарядов впились в нее.
Набирая скорость, маленький миноносец пошел на таран. Раздался сильный лязг. На волнах расплылось жирное пятно нефти. Подводный разбойник пошел ко дну.
Остаток ночи, до шести утра, прошел спокойно. Но ровно в шесть снова раздался глухой взрыв.
Двенадцать дней подряд подводные лодки регулярно атаковывали наш караван. Как видно, они рассчитывали и на психологический эффект: атаки следовали ровно в 12 ночи и в шесть утра.
Наконец сквозь завесу снежной пурги показался размытый силуэт Статуи Свободы. Ее гигантская серо-зеленая рука протягивала навстречу нам факел. Ветер сильными порывами разорвал снежный занавес, проглянуло солнце, и перед нами предстал Нью-Йорк.
На обороте фотографии моей матери, которую я всюду носил с собой, — смешной рисунок: усы, брови, над ними котелок, внизу два огромных изношенных ботинка и тросточка. Этот рисунок — шутливый автопортрет Чарли Чаплина.
В Америке у нас было много самых разных встреч. Американцы живо интересовались положением на русском фронте, восхищались беспримерным героизмом русских людей.
Среди американских впечатлений наиболее запомнилась мне встреча с Чарли Чаплином.
Мы встретились с ним в Голливуде. У меня не было под рукой ни записной книжки, ни листа бумаги. Увидев фотографию, Чаплин попросил разрешения и мгновенно набросал на ней выразительные штрихи рисунка.
…Когда мы подъехали к его студии, нас встретил пожилой привратник.
— А Рашен бойс[6], прошу, пожалуйста, проходите! Мистер Чаплин с минуты на минуту должен быть. Разрешите поздравить вас с успехами на фронте. Сейчас радио принесло очень хорошие новости. Ваши войска продолжают теснить Адольфа. Я только и живу сейчас от одного сообщения до другого.
В это время за воротами студии послышался гудок автомашины. Распахнулась дверка, из автомашины вышел невысокого роста человек с седыми волосами. Его большие черные, немного грустные глаза блестели молодым огнем. Он был очень весел, с лица не сходила улыбка.