Искатель. 1965. Выпуск №1

Над волнами, оставляя за собой искрящийся дымный след, взмыла ракета. Она повисла между кораблями конвоя и подводной лодкой, осветив море и небо неживым мерцающим светом. Один из эскадренных миноносцев стремительно покатился влево. Он поворачивал на лодку. Ослепительно ярко сверкнули огненные языки. Казалось, вспыхнуло море. Звуки выстрелов слились в могучий незатихающий грохот. По правую сторону и позади лодки из моря взметнулись бешеные крутящиеся водяные столбы.

«Разобрались-таки», — спокойно, будто о чем-то постороннем, подумал Мариненко.

Между кораблями охранения, наконец, образовался просвет. Нос «Вильгельма» быстро наползал на визир прицела. Когда он коснулся его, Мариненко выдохнул спиравший грудь воздух и ликующе выкрикнул:

— Залп!.. Срочное погружение!..

Лодку сильно встряхнуло. Избавившись от многотонного груза торпед, она зарылась носом в волны и камнем пошла в глубину.

Могучий рокочущий гул пронизал море от поверхности до самого дна. Войдя в отсеки подлодки, он растворил в себе без остатка яростное шипение сжатого воздуха, рев воды, бурлящей в цистернах, тревожное кваканье ревунов и радостные крики людей.

Лев КРИВЕНКО СОЛДАТСКАЯ СКАЗКА 1943 ГОДА

Писатель Лев Александрович Кривенко воевал на Ленинградском, Калининском, Центральном фронтах. Автоматчик.

Рисунок В. НЕМУХИНА

Получили приказ укрепить оборону. Роту нашу — автоматчиков — отрядили в помощь саперам.

Ночами перед окопами мы вбивали в землю колья, опутанные крест-накрест колючей проволокой.

…Как только заползешь в землянку, сразу услышишь разговор, начала которого никто не помнит и конца которому не предвидишь.

— Вздремнуть бы, — кто-нибудь говорит.

— Вот закрываю глаза, — подхватывает другой, — считаю: один, два… до сотни, опять с копейки, а сна нет. Какое-то предчувствие мутит. Ночью-то опять пойдем рогатки ставить.

И один совет от всех превратностей:

— Закури лучше. Освежи душу.

И никто не говорит вслух о том, что у каждого в ушах еще отдается крик взводного. Взводного ранило сегодня ночью, хотя и стояло вокруг затишье.

Война! Но и на войне хочется быть огражденным от всего непредвиденного, хочется, чтобы все случайное было бы только выигрышем. Целесообразность, живущая в нас, невольно разыскивает целесообразности и в том, что тебя обступает: одно дело настоящее наступление, другое — быть сбитым шальной пулей.

*

— Суслов, расскажи сказочку.

— Курский соловей, поведай.

— Вот считаю, а сна все нет и нет.

Суслов закуривает и долго молчит.

— Да, не спится, — соглашается Суслов и щурится, словно бьет ему в лицо курское луговое солнце.

Скуластое загорелое лицо Суслова заросло рыжей щетиной, рассечено морщинами. Одни морщины с въевшейся землей, глиной, другие — сетчатые — пучком собрались у сощурившихся смеющихся глаз.

— Это было давно, — Суслов, вспоминая, зажмурился. — А может быть, и недавно… У царя была дочь.

И сразу стало как-то веселее, уютней и теплее. «И откуда у него что берется? Вот почему, оказывается, курские соловьи мировую славу имеют», — одобряли Суслова.

— Приказал царь не выпускать дочь на улицу, на торговую площадь. Держал в голове думку: «Как бы чего боком не вышло. Нынче, — думал царь, — только закрой глаза, а потом пеняй на себя — прошляпил. Девчонки-то зыркают по сторонам». Приказал царь строго-настрого: дальше двора ни шагу. А за двором — городской сад. Оттуда — музыка, смех и визг. Слушала царская дочь этот смех и мечту заимела туда попасть.

— А как ее звали-то? — кто-то спросил.

— Не сбивай. Дальше, дальше, — потребовали другие.

— Пристала к царю: «Папань, а папань, пусти меня погулять». Царь — нет да нет. Но любил он дочь. А как не уважить человека, если души в нем не чаешь, — и дал все же согласие. Вызвал автоматчиков.

— Во дает! — кто-то крикнул.

Все засмеялись, и стало еще свободнее, еще раскрепощеннее.

— А были среди автоматчиков разные: и приземистые, и грудь колесом, и плакальщики, и стойкие. Без малокровных и в старину дело не обходилось. Жизнь, она, брат, разнокалиберных рожает.

Нарядилась царская дочь в свое лучшее платье, прическу навела и пошла под охраной на белый свет посмотреть, повадки людей узнать, с соседями свести знакомство.

Да… как-то в воскресенье она и пропала. Прибежала стража к царю, упала в ноги. Царь сразу учуял: «Где дочь? Сони! Ротозеи! Зайцы!»

«Идем, идем, — залепетал старший, — оглядываемся: была — и нет, как сдунуло. Только белое пятно мельтешит».

«Я покажу вам «сдунуло». Такое «сдунуло» покажу! Проморгали!» — закричал царь. Затопал ногами. Велел звонить во все колокола, разослать гонцов по заморским землям.

На площадь согнали народ, прокричали царский указ: «Кто найдет мою дочь, тому полцарства и ее рука!»

В землянке сгущается махорочный дым, плывет вверх и, приплюснувшись к потному накату, не расползается, а оседает туманом.