Искатель. 1974. Выпуск №5

— Сейчас Логов, наверное, смотрит на жену, будто видит ее впервые. — Дирксен пустился рисовать картину того, что, по его мнению, происходило в спальне Логовых. — Логов вдруг замечает, что минувшие годы преобразили Алену. Она пополнела, раздалась, утратила грациозность и плавность в движениях. — Дирксен ухмыльнулся. — В глазах Логова Алена выглядит теперь довольной, какой-то сытой, как человек, достигший всего, к чему стремился. «Посмотрите, как мне хорошо: я живу в чудесно задуманном и столь же чудесно выполненном мире», — показывает ее облик, во всяком случае, Логов таким ее воспринимает, и облик этот вызывает в Логове бешенство. С ним не вяжется только взгляд. — Дирксен вспомнил разговор с Аленой в саду посольства, во время приема. — Взгляд у нее напряженный, беспокойный, словно она боится, что кто-то вторгнется в этот мир, дверь в который открыта ей и Логову. Сейчас в полных слез глазах беспокойство сменилось ужасом, и Логов, конечно, видит это и, возможно, еле сдерживается, чтобы не ударить Алену по лицу, по тонкой верхней губе, сложившейся в сердечко, по черным бровям-подковкам, — подытожил Дирксен и, подумав, добавил: — Наверняка мы услышим кое-что интересное из их прошлого.

Действительно, Логов заговорил об их московской квартире — просторной, как театральный вестибюль, с диванами, креслами, тумбочками, шкафами и сервантами, журнальными столиками и столиками под магнитофон и телевизор, и еще множеством красивых, но казавшихся ему ненужными вещей. Заговорил зло, язвительно. Сравнил квартиру с пантеоном, увековечившим архитектурные излишества. Он раздраженно упрекал Алену, что всегда чувствовал себя в квартире как в пантеоне — торжественно, но неуютно.

«…Поначалу это меня коробило, дергало, но постепенно свыкся и даже перестал замечать то крикливое и лишнее, что загромождало комнаты, — звучал из динамика рассказ Логова. — Я видел, как радовались твои глаза, когда говорил, что очередная покупка мне нравится, — Логов сделал паузу. — Ты часто повторяла любимую поговорку: «С милым в шалаше — рай для дураков», и я не мешал создавать твой вариант рая — для умных…»

Логов словно пересказывал содержание любительского фильма, смонтированного из кусков, отснятых в разное время. События, лица, поступки людей возникали перед глазами Рэндолла и Дирксена как кадры из такого фильма — то яркие и очень четкие, то темные, нерезкие. И речь Логова была такой же сбивчивой, перемежающейся паузами, как память, которая повела его через давно минувшие годы.

«…Да, в житейской практичности я уступал тебе и сознавал это. — Голос Логова дрогнул, в нем послышались нотки щемящей скорби, с какой говорят о тяжелой и уже непоправимой ошибке. — Но я тебе верил и не допускал, что любимый человек может совершить такое, чего следует стыдиться. А ведь я пробовал убедить тебя заняться настоящим делом — тебе легко даются языки, и ты могла бы подыскать интересную работу, но каждый раз осекался — я замечал, глаза твои сразу темнели, — продолжал Логов. — Да и думал я: ты стараешься не для себя, ты стараешься и для меня тоже, и мне не хотелось тебя обижать…»

— Логов еще, пожалуй, ни разу столь беспристрастно не восстанавливал в памяти события, связанные с Аленой, — стал вновь комментировать Дирксен. — Обычно память его, как мне кажется, сбивалась до этого случая на ложный путь, подчиняясь тайному желанию отыскивать в прошлом то, что хотелось, а не то неприятное, что подчас происходило на самом деле. Логов любил Алену, и разум проигрывал в соревновании с сердцем.

«…Вот где истоки твоего предательства: в мещанской ненасытности, в эгоизме, в равнодушии ко всему, что не касается тебя. И на жизнь-то ты смотришь как на арифметическую задачку, на вычисленные выгоды, правда, не для себя одной, а и для меня тоже. Видно, поэтому я и закрывал глаза на многое…»

Послышался голос Алены. Она произнесла слова невнятно, сквозь слезы, и Рэндолл прибавил громкость.

«…Костя, дорогой, не надо высоких слов, мы же одни! Любой грех считается грехом, когда о нем знают посторонние. Но посторонние ничего не узнают, а мы все забудем…»

Рэндолл расправил плечи, будто сбросил давившую на них тяжесть.

— Наконец-то она взялась за дело, — пробормотал он.

Пленка кончилась, Рэндолл нажал на кнопку перемотки.

— Логова нам ясна. Как разрабатывать ее, вам понятно, Дирксен. Но вот Логов? Он пока загадка. И все же я верю в его здравый смысл и дальновидность.

Рэндолл поставил на магнитофон кассету, помеченную цифрой 2.

Теперь говорила в основном Алена. Логов потребовал, чтобы она еще раз подробно передала разговор с Виктором Свэ, с Дирксеном — на приеме и дома, со всеми деталями описала встречу с человеком в «алоха».