Слово «фитотрон» с детства вызывает в памяти полусумрак лесов, паутинки на белокорых стволах самшита-, мангровые чащи и высокие, как шатры, корни панданусов, колючие плоды дуриана на длинных плетях, плавучие листья виктории, незнакомые ароматы сказочно далеких лесов. Здесь верится всему, о чем написано в старых книгах.
Фитотрон — это полигон растительных чудес, место, где можно встретить калифорнийское дерево буджум, торчащее из земли, как перевернутая морковка, и высокогорный африканский вереск пятнадцати метров ростом. Здесь можно попробовать бразильский виноград жеботикабу, растущий прямо на стволах, и увидеть деревья, цветы которых спрятаны под землей. Нетрудно представить здесь и озеро с кувшинками, ряской, соцветиями стрелолиста. И тропический водоем с коралловыми рифами и водорослями.
Нашлось здесь подходящее место и для водяной лилии из Близнецов. Они поместили ее в большой, очень высокий аквариум, как же иначе. И пригасили искусственное солнце. И зажгли другое — зеленоватое. И все вокруг стало напоминать о неярком свете, пробивающемся через горячие тучи, пылевые облака и многометровый слой воды...
Янков рассказывал:
— Нужно было воссоздать уголок совсем иного мира, отличного от нашего. Состав грунта, воды, кислотность, жесткость — все эти индексы, которые любого могут замучить, наличие изотопов, освещенность. Даже цвет воды и тот долго не давался нам. А у нас были считанные дни. Никакие цифры не помогут порой разобраться, почему в воде одинакового состава, в равных, казалось бы, условиях одни и те же организмы то процветают, то останавливаются в развитии, а иногда и гибнут. Нечасто, но случается. Профессор Неванлинна, бородатый финЕ) столетнего возраста, морской бродяга и корифей-океанолог, любил повторять, что за свою долгую жизнь ему ни разу не удалось убедиться в справедливости законов, им же открытых. Океан — настоя-, щая ловушка для назойливых экспериментаторов. Ничего не стоит получить морскую воду в лаборатории. Натрий, хлор, магний, еще десятка четыре элементов. Ни один химик не отличит ее от настоящей морской воды. А она губительно действует на некоторые формы планктона и даже на рыб. Но стоит добавить в-аквариум несколько литров «живой» морской воды, произойдет необъяснимое: среда станет идеально поддерживать жизнь. И я боялся: мы могли убить растение, дремавшее в анабиозе около полувека, пока корабль шел к Земле,
24
Я много раз видел руки старого финна, когда он колдовал с колбами и пробирками. Где ему было мечтать об инопланетной жизни! Но я живо представил, что сделал бы он на моем месте. Он попытался бы умножить свойства инопланетной воды, постепенно разбавляя ее. Нужно уметь ждать. И это, пожалуй, самое трудное в профессии биолога.
— Что же у тебя там стряслось, Боря?
РАССКАЗ ЯНКОВА
Обычно я поднимаюсь не сразу и не сразу освобождаюсь от сна, от дремоты; неторопливо, готовлю кофе, и становится постепенно все яснее, что же за день мне предстоит и что нужно сделать сразу, не откладывая. Но в тот раз остатки сна улетучились мгновенно, мысли быстро стали ясными, тревожными. Ранний, очень ранний звонок! Вряд ли кто-нибудь даже из близких или друзей стал будить бы в такую рань: не было еще и пяти утра. На улице ночной осенний сумрак и сырость. На оконном стекле первый иней, растаявший по краям. Я зажег свет. В комнате было неуютно, стол, как всегда, завален книгами, рукописями.
Экран был пуст, по- нему бежали светящиеся нити, как будто паук плел паутину. Звонок дребезжал нудно и жалко. Это был автомат, соединенный с лабораторией и фитотроном. Вот уже два года, как он молчал, я даже забыл, какой у него голбе. Оказывается, у него женский голос и приятный тембр. Смысл сообщенного был туманным. Несколько дежурных фраз вроде: «Обнаружены отклонения химического состава в рабочей камере фитотрона», «Наблюдаются нарушения теплового режима и понижение концентрации азота...», «Тепловой режим- не соответствует программе исследования». Можно было подумать, что автомат сочиняет. При всем желании фитотрон не так-то просто вывести из режима: для этого, пожалуй, нужно прямое попадание крупного метеорита или десятибалльное землетрясение.
В пять минут эль домчал меня до трехкупольного, легкого как дым главного корпуса. Мне навстречу бежал долговязый человек в шляпе — Нельга. Мне почему-то не хотелось сейчас видеть Нельгу, человека добросовестного, но не располагающего к себе. Всегда нетрудно представить, что он скажет по поводу любого происшествия, и само его присутствие после этого становится как будто ненужным, необязательным. В тайниках моего сознания зарождалась порой странная мысль: вероятно, со временем и я буду похож на него. Это было неприятно.
Наши пути сошлись у входа; двери распахнулись. Нельга снял шляпу и первым вбежал внутрь. Перед нами раскинулся •зал, несколько лабораторий, соединенных лабиринтами переходов, стерильные камеры для новых питомцев фитотрона, пластиковые стены и перекрытия, генераторы климата и света, увлажнительные устройства, аппараты и машины росы, дождей, ветров.