Искатель, 1991 № 6

— Брось, Михайлыч! — фамильярно сказал Сергеев, небрежно развалившись на стуле. — Я-то не пил и не пью, трезвый как стеклышко. А скажу то же, что и Валера. Он все правильно сказал. Другое дело, что говорить об этом не принято! Но он живой человек и не такой толстокожий, как этот дурак Шитов, да и мы все, кстати сказать. И он поступил в уголовный розыск, а не в спецгруппу! Я, кстати, с самого начала был против. Да я и сам поступал в уголовный розыск…

— Что ты из себя целку строишь! — Викентьев ударил железной ладонью по столу, бутылка подпрыгнула и со звоном упала на пол. — Я тебя совратил?! Тебе предложили, ты согласился, да и он тоже! Взрослые мужчины, свои головы на плечах! А теперь виноватого ищете? Да пошли вы знаете куда?!

— Я не жалуюсь и виноватых не ищу, — сказал Попов. — Просто черт за язык дернул…

Викентьев уставился на Сергеева, ожидая, что скажет тот. Но Сергеев ничего не сказал и даже не изменил развязной позы. Пожалуй, впервые тяжелый, парализующий волю взгляд Железного кулака не оказал обычного воздействия. Попову показалось, что Сергеев именно это и хотел продемонстрировать руководителю спецгруппы.

Гальского хоронили в середине ноября.

Организацию похорон по инициативе Сергеева взяла на себя спецгруппа. По официальному, подписанному генералом, письму УВД для погребения выделили четыре квадратных метра земли в одиннадцатом квартале северо-восточного квадрата — между лесополосой и ложбиной, где «Финал» закапывал свои брезентовые свертки. Сержант Шитов, который, исполняя обязанности шестого номера спецгруппы, тесно контактировал с кладбищенскими работниками, устроил место во втором квартале, рядом с центральной аллеей.

Яму выкопали аккуратную, положенной глубины и главное — к намеченному времени. С траурным салютом тоже были сложности: комендантский взвод разрывался между погребениями отставных офицеров, и время похорон Женьки оказалось уже забитым. Сергееву пришлось ехать к коменданту гарнизона, и неизвестно, решилось бы дело или нет, но комендант вспомнил атлета с угрожающей внешностью, который участвовал в задержании вооруженных дезертиров, и над могилой капитана милиции Гальского троекратно ударил резкий и сухой автоматный залп.

К автобусу возвращались медленно: впереди, опираясь па костыль, тяжело ковыляла Женькина тетка, рядом семенила его двоюродная сестра, чуть сзади Эд Тимохин и неизвестный пожилой человек вели рыдающую навзрыд Веру. Больше родственников не было: несколько школьных товарищей, институтские друзья и сослуживцы.

Гальские жили в Рабгородке на кривой и грязной улице, откуда в 1902 году пролетариат вышел на знаменитую Тиходонскую стачку. За прошедшие десятилетия там ничего не изменилось, только трущобного типа дома вконец обветшали, а бесконечные разрытия сделали дорогу непроезжей осенью, весной и зимой. В двенадцатиметровую компату все собравшиеся поместиться не могли, и, подходя к автобусу, Попов с тоской представлял унизительную толкучку в темном коридоре коммуналки и конвейерную сменяемость за поминальным столом.

— Подожди, Валера, поедем на машине.

Сергеев придержал его за локоть и увлек к стоящей в стороне «Волге» спецгруппы «Финал». За рулем сидел Шитов, рядом Викентьев, сзади мостился Иван Алексеевич.

— Все правильно сказал этот долбаный коротышка, — Сергеев с трудом втиснулся вслед за Поповым на заднее сиденье. — Ему на кладбище работать, а не в больнице!

— Могилы копать! — встрял Шитов, хотя понятия не имел, о чем идет речь. — Только я вам скажу: они тут больше генерала нашего зашибают. Да что генерал! Кооперативщиков многих за пояс заткнут…

— А знаете что, — деловито начал Ромов, едва машина выехала на Магистральный проспект, — давайте-ка мы заедем в «уголок» и спокойненько Женечку помянем. Ей-Богу, удобней, чем к нему домой, только беспокойства больше людям…

Возражений не последовало, и через несколько минут машина свернула в знакомый тупик. Водка и спирт в точке исполнения имелись, а запасливый Иван Алексеевич приготовил нехитрую закуску.

— Вот чего стоит жизнь человеческая, — скорбно сказал Ромов после первой стопки. — Женечка только хорошее людям делал, пользу обществу приносил, и на тебе — за пару месяцев сгорел! А эта гадюка Лесухин наоборот — ничего хорошего никому не сделал, убил двоих, а его раз! И помиловали!

— Правда, что ли? — Сергеев недоверчиво взглянул на Викентьева. Тот кивнул.

— Учитывая, что ранее не судим, по работе характеризовался положительно, раскаялся…

— По работе, значит… Видно, правду болтали, что он родственник Фомичева… Вот суки!

— А что, Фомичев на союзном уровне? — возразил Попов. — Его оттуда и не рассмотрят.

— Ты за них не беспокойся! — с прежней злостью огрызнулся Сергеев. — Они друг друга рассматривают… Как-то интересно получается, работягу на луну без лишних рассуждений, а как чей-то зять или сват, тогда характеристика хорошая…

— У Лунина характеристика тоже хорошая, — ни к кому не обращаясь, сообщил Викентьев.

— И что? — вскинулся Сергеев.

— Утвердили…