Искатель, 1996 №5

Ландшафт изменился, став каким-то неопрятным, и постройки здесь казались тусклыми. С домов кое-где осыпалась штукатурка, и стены в таких местах как будто зияли открытыми ранами. Церкви в стиле барокко вздымали в ночные небеса похожие на луковицы купола. Узкая скверная дорога проходила через деревни с почти не освещенными улицами. Время, казалось, повернуло вспять, в девятнадцатый век. Даже заводы и фабрики с их длинными, тонкими, вонзающимися в ночное небо трубами выглядели безнадежно устаревшими: грязные закопченные окна, узкоколейки и дворы, заваленные ржавым металлом.

— Мы передадим вас в Американское посольство, а уж они вывезут вас из ЧССР, — сказал Сорсен. — Мы же потом уедем из этой страны куда-нибудь, где можно как следует отдохнуть. В Австрию, например.

— Хаузер был, наверное, очень угнетенным и подавленным человеком, — вдруг произнес Гиллель, долго до этого молчавший. — Я внимательно наблюдаю за самим собой и замечаю, что как только во мне проявляется его память, я впадаю в мрачное настроение. Даже мое воображение сужается. Не находите ли вы, Дотгоре, что ваше воображение становится ограниченным, когда вы волнуетесь или чего-то боитесь? Будто на глазах у вас появляются шоры, как у лошади? — добавил Гиллель, пробудив в Кори тревогу. — Хаузер был склонен к самоубийству.

— С чего вы это взяли?

— Я знаю, что в мечтах он строил воздушные замки. Он хотел бежать из России и вернуться к своей жене. В своих грезах он представлял себе жизнь с нею такой, какой она была до войны. И жена рисовалась ему в воображении молодой, красивой, какой была, когда только что родила сына, которого оба они очень любили. Хаузер мечтал вернуться в прошлое. Представляю, что сделал бы он, убедившись, что превратить мечты в реальность невозможно.

— И что бы он сделал?

Кори заранее знал ответ, но хотел, чтобы Гиллель сам высказал эту мысль, как чужую и чуждую его сознанию.

— Он убил бы себя.

— Я рад, что вы так четко проводите границу между памятью Хаузера и вашей собственной. В какой-то момент вы напугали меня.

Кори дорого дал бы за то, чтобы как можно скорее вернуться с Гиллелем в свою лабораторию. Там Гиллель сумеет взглянуть на прошлое другого человека, как на пережитое им самим приключение, а не как на нить, вплетенную в запутанный клубок его собственного сознания.

Они проезжали через какой-то полуразвалившийся город. Дома здесь казались заброшенными и уже непригодными для восстановления.

— Теплице, — оповестил остальных Бэк, кажется, хорошо знавший эту страну. — Подумать только, когда-то этот маленький городишко был оживленным курортом на лечебных водах. Взгляните, что стало с ним теперь. И никого не волнует это запустение.

— Если бы американцы вкачали в Чехословакию столько денег, сколько в Западную Германию, эта страна стала бы процветающей, — сказал Сорсен. — Все на свете зависит от денег. Все! Говорят, счастье не купишь. Вы только дайте мне деньги, а уж я сумею ими распорядиться!

Город между тем остался позади.

Бэк внимательно посмотрел в зеркало заднего вида. Какая-то «татра» выехала сзади на дорогу из большого гаража. Впереди, в полумиле, стояло несколько автомобилей, и дорогу перегородили полицейские.

— Дорожное заграждение, — сказал встревоженный Бэк. — Что-то новое. Ночью?

«Татра» тем временем приблизилась к ним настолько, что ее фары ярко осветили все внутри «вольво», а прожекторы со стороны дорожного заграждения облекли пассажиров «вольво» пеленой ярко-белого света. Сорсен остановился. В тот же миг дверцы распахнулись, и четверо мужчин оказались под дулами двух автоматов.

— Выходите! — прозвучал чей то властный голос.

Сноп яркого света от карманного фонарика задержался на лице Кори. Гиллель медленно повернулся на этот свет, в глазах у него застыло выражение страдания.

— Двое спереди, выйти из машины! — рявкнул тот же голос.

Бэк чуть приподнялся с сиденья, Сорсен поднял вверх руки, и тут внутри машины как будто что-то взорвалось. Воздух наполнился острым запахом пороха. Кори машинально пригнулся. Чьи-то руки стащили Сорсена вниз, и тело его глухо ударилось о дорогу. До Кори донесся сдавленный крик. Бэк исчез из поля зрения. Яркие огни потухли, и только карманный фонарик освещал салон «вольво».

— Выходите, доктор Кори, и вы тоже, доктор Мондоро, — спокойно прозвучал чей-то приказ.

Кори апатично приподнялся с места. Все еще ослепленный, он оперся на спинку переднего сиденья, на котором несколько секунд назад сидел Сорсен. Кори ощутил на своих ладонях липкую жидкость и вытер руки.

— Я боялся, как бы вы не пострадали, — прозвучал в темноте все тот же голос, и Кори взглянул в лицо человека в офицерской форме.

— Нам приказано охранять вас, — сказал офицер.

На дороге лежало тело Сорсена. Двое солдат поволокли его по гравийному покрытию. Офицер нагнулся внутрь машины и осмотрел тело Бэка, лежавшее между сиденьем и щитком приборов. Скрюченное, оно казалось меньше, чем было на самом деле.

— Ему не следовало хвататься за оружие, — сказал офицер.

— Он не хватался за оружие, — возразил офицеру Гиллель.

Ночь становилась холодной. Гиллеля била дрожь.