Она улыбалась в ответ на мое молчание и натягивала одеяло до подбородка. Капельница дрожала.
— Лежи спокойно, — успокаивал я ее, — мы найдем способ поставить тебя на ноги. Я все равно что-нибудь придумаю.
Она возражала:
— На это нужны деньги. Много денег. У нас столько нет.
— Всего-то десять тысяч.
— Но не рублей же!
— Ты только не волнуйся. Я найду выход… В конце концов, по богачам пройдусь с шапкой, авось, накидают по пятерке да по десятке.
Она снова улыбалась и хрипела: опухоль в горле дала метастазы. Последнее время она не могла нормально говорить, все больше хрипела и кашляла. Я садился на край ее кровати и зажимал маленькую ладошку в своей лапе. Смогу ли я помочь ей?
Я не продавал душу Дьяволу, и мне вряд ли удастся перехитрить смерть. Иногда, заглядывая в глаза Лены, я видел, что она все понимает: ее жизнь подходит к своему поганому концу, и никуда от этого не денешься. И еще: она видела, что я знаю ее тайну, ту, которую она старается скрывать. Тогда она улыбалась. Улыбалась… А я в душе своей выл от беспомощности.
Когда мсье Ламонт появился в зале, все наши молчали. Он не ожидал такой встречи (наверное, думал, зал взорвется аплодисментами, зрители начнут кричать, свистеть), но быстро взял себя в руки и что-то забрехал по-своему. Пухлые руки раскидывает в стороны, показывает, мол, вон я какой, вам всем до меня — как до Китая на карачках. Ну, мы молчим, исподлобья так на него смотрим и ждем, когда же он в петлю полезет. Многие уже устали ждать — ведь до него нас мурыжили циркачи французские. То, знаете ли, под куполом прыгают, то со змеями меж рядов ходят. А наши, ух, как не любят рептилий и пресмыкающихся всяких.
Но, наконец, ассистенты Ламонта, здоровые мужики, больше смахивающие на спецназовцев, высыпали на арену и принялись сооружать виселицу. Установили две толстые жерди, приколотили к ним поперечную балку и затянули на ней веревку. Быстро все сделали. Француз самолично начал вязать петлю, но потом опомнился и стал искать в зале человека, который смог бы проследить за тем, честно все или нет. Лес рук, взметнувшийся над головами, показал, что народ наш не прочь близко-близко рассмотреть смерть человека. Уж наши мужики так затянут петлю, что никакому французу ее не развязать. Ламонт щурился, выискивая среди зрителей того единственного — своего, когда я встал и, невзирая на крики со всех сторон, спустился на арену. Не знаю почему, но я был уверен, что никто в зале, кроме меня, не должен этого сделать. Только я. Один на один с Ламонтом. Я — и Смерть.
Делать было нечего — он лишь кивнул и жестами попросил меня завязать петлю.
— Хорошо, — улыбнулся я, — сейчас завяжу. Никогда не выпутаешься, французик.
Я сделал петлю. Потом другой веревкой связал Ламонту руки за спиной и отошел в сторону. Ассистенты поставили иллюзиониста на маленькую табуретку, накинули петлю ему на шею и завесили самоубийцу ширмой. Но ширма висела так, что ноги Ламонта вместе с табуреткой были видны зрителям. А я краем глаза смотрел за материю, она висела сбоку от меня. Потому и видел француза полностью, с петлей на шее. Прошло минуты две. Конферансье, с трудом говорящий по-русски, сообщил, что номер мсье Ламонта не рекомендуется смотреть детям до шестнадцати лет и людям с болезнями сердца.
Зал притих. Вероятно, ощущение страха, когда существует реальная возможность заглянуть в глаза смерти, передалась людям. Какая-то дама из первого ряда всхлипнула, а мужчина, сидящий рядом с ней, начал усиленно кашлять. Кашель короткой серией выстрелов прозвучал в абсолютной тишине и затих.
И тут француз заметил мой пристальный взгляд и улыбнулся мне. А потом ассистенты выбили табуретку у него из-под ног…
Оказалось, что Ламонт говорит по-русски, но на бумаге я не стану передавать его кошмарный акцент. Мы сидели в пустом баре и медленно тянули пиво. В зале было тепло, пахло сигаретным дымом и водкой. В углу за столиком, стоящим рядом с невысокой пальмой, сидела охрана француза: три крепко сбитые мужские фигуры с недоразвитыми головками на покатых плечах. Телохранители по приказу хозяина не вмешивались в нашу беседу, они о чем-то жарко спорили и пили «пепси», а мы с профессиональным самоубийцей присматривались друг к другу.
— Разве не может человек научиться не умирать? — спрашивал он меня. — Просто взять и научиться.
— Избегать смерти, обманывать ее? Наверное, может. Но ведь это следующий уровень развития человечества… если я правильно понимаю вашу мысль.
— Понимаю вашу мысль, — повторил он мои слова и приложился к кружке. — Это как в компьютерной игре. Вы произвели ряд действий, и внезапно — подарок. Следующий уровень. А потом вы понимаете, насколько примитивна и одноплоскостна была ваша прошлая жизнь — жизнь предыдущего уровня.
— Вот именно это вы и доказываете на собственных примерах.
— Примерах? — он недоуменно посмотрел на меня, потом просиял. — Да-да, мои выступления! Но это дано не каждому.
— Почему?