— Понятно, — кивает она и делает карандашом пометки в блокноте.
Она старше меня всего года на три. Светлые волосы, зеленые глаза, сияющая кожа. Свитер в обтяжку выгодно подчеркивает грудь. Да что она знает о проблемах?
— Во многом наши миры похожи, — добавляю я, — есть различия в технологиях, традициях и все такое, но суть, основа, кажется совершенно одинаковой.
Она снова поднимает голову.
— Но вы не сразу решили обратиться к специалисту?
— Нет. В прошлом месяце кое-что произошло, и стало хуже.
— Расскажите подробнее.
— Я стал объяснять тем людям, что существует и другой мир. Мой родной мир. В котором мне интересно, в котором я чувствую себя живым. Сначала они в ответ кивали, смеялись, воспринимая мою историю как шутку. Но потом в их глазах появилась отчетливая, не проходящая тревога. Они решили, что я болен.
Воксофон щелкает. Психокорректор извиняется и быстро заменяет кассету.
— Интересный поворот, — говорит она, заново устраиваясь в кресле. — И что было дальше?
Кресла в кабинете удобные: кожаные, с подлокотниками. Все в кабинете психокорректора устроено с целью создания максимально комфортной, расслабляющей обстановки. Зачем я сюда пришел? Чувствую себя идиотом. Мерные колебания маятника напольных часов, взлетает и снова опадает под резким порывом ветра занавеска, воздух молотят лопасти вентилятора… мне хочется спать. В последнее время сонливость одолевает меня. Как будто я с утра пораньше объедаюсь транками.
— Александр! Вы слышите меня? — она чуть повышает голос.
— Да, — я смотрю ей в глаза. — Извините, отвлекся.
— Так что с вами произошло в сером мире?
— Меня поместили в сумасшедший дом. Теперь каждую ночь я просыпаюсь в палате, под завязку набитую психопатами. Я — шизофреник. Когда я протестую — меня обкалывают смесью аминазина с бенперидолом и привязывают к кровати.
Психокорректор в задумчивости качает головой.
— Даже лекарства одинаково называются? — спрашивает она.
— А вас не удивляет, что в фантастическом фильме про злобных космических пришельцев, атакующих Париж, тоже есть Эйфелева башня?
— Я понимаю, о чем вы… И вы боитесь из-за этого сойти с ума здесь? На самом деле?
— Вы чертовски проницательны.
Легкая улыбка на ее губах.
— Вы знаете, что чувство юмора — надежное средство от сумасшествия.
— Это ваш совет?
Она резко подается вперед. И улыбается шире.
— Я прекрасно вижу, господин Турбин, что вы мне ни капли не доверяете. Так что давайте начистоту. Вы ведь тоже имеете отношение к медицине.
— Интересный поворот, — говорю я. — Давайте.
— Вы исключительно нормальный человек. Я внимательно изучила вашу карту и результаты тестов. На настоящий момент вашему физическому и психическому здоровью можно лишь позавидовать. Но вот чего вам точно не хватает — это адреналинового заряда. Простите меня, но мне кажется, что в основном вы страдаете от скуки. Отсюда депрессия и дурные сны. Поверьте: проблема широко распространена, особенно среди людей вашего возраста. Признаю, что в вашем случае она проявляется оригинально, но не более того… — Психокорректор выдерживает паузу. — Я так понимаю, что после получения диплома вы собираетесь проходить дальнейшую стажировку для получения лицензии лекаря?
— Собираюсь.
— Выберите для себя какую-нибудь ненормальную специализацию. Займитесь тем делом, которое заставит работать вас на пределе возможностей, перестаньте жалеть себя. Я уверена, что это поможет.
— Вы правда думаете, что поможет? — спрашиваю я.
Психокорректор кивает.
— Тесты показали, что вы — типичный адренофил. Представьте гепарда, который вместо того, чтоб охотиться в саванне, преодолевать гигантские расстояния, будет сидеть в клетке, есть что дают и ныть о том, как все плохо. Выйдите из своей клетки наконец!
— Красивое сравнение, — говорю я. — Приятно, что вы сравнили меня с гепардом.
Псикорректор делает вид, что не замечает иронии.
— Но одной работы для вас будет маловато, — говорит она. — Вам будет полезно еще кое-что. Разновидность арт-терапии.
— О чем вы?
— Вам нужно хобби.
— Работа — мое хобби.
— Начните хотя бы вести дневник.
— Я никогда в жизни не вел дневника. По-моему, это удел малолетних девиц и наших писателей, изнывающих от ощущения собственной значимости.
— Зря вы так думаете. Практика показывает, что это действует. Попробуйте.
— Да я не умею писать ничего, кроме научных отчетов! О чем мне вести этот дневник?
— О чем угодно! — оживляется психокорректор. — Хоть природу описывайте, какая разница. Главное, начните писать регулярно, а мысли появятся.
— С описаниями природы у меня с детства туго, — говорю я. — Небо стало ниже, птицы полетели в теплые края… на этом уровне.
Она смеется. Мне отчего-то приятно, что удалось ее рассмешить.
— А между тем наше время вышло, Турбин. Всего доброго.
2. «Песочные человечки»
Время истекает. Причем не в фигуральном, а в самом что ни на есть практическом смысле. Колбы автоматически переворачиваются, и песок снова бежит через узкую горловину, на подставке вспыхивает третий синий огонек. Пошла сорок первая минута. Поздний вечер.