— Я забыл упомянуть о генерализованной лимфаденопатии. Мы не должны рисковать.
— Что это значит? — спрашивает Сицилия.
— Увеличение большего числа лимфатических узлов, — говорю я. — Это похоже на сап.
— Сап? — Наяда переводит встревоженный взгляд с Есмана на меня и обратно. — И как это лечится… у лошадей?
Я молчу. Я не знаю, как это сказать.
— Мы должны его изолировать в ближайшие часы, чтобы инфекция не распространилась, — говорит Виктор.
— Как это лечится?! — Сицилия почти кричит.
— Никак, — говорит Есман. — Поймите, Сицилия, мы должны поместить Пола в изолятор, провести лабораторную диагностику для уточнения заболевания. Пока его не пристрелили его же сородичи. Вам тоже грозит опасность заражения.
— Я уже неделю за ним ухаживаю и совершенно здорова! Что за бред? Есть же какие-то экспериментальные методы?
— Зараженных сапом лошадей по закону нельзя лечить. Больных животных уничтожают. Возможность выздоровления при злокачественном течении минимальна.
Есман встает из-за стола и говорит мне:
— Беги к Францу. Пусть поможет с погрузкой. Наденьте защитные повязки и перчатки.
Сицилия хватает меня за рукав куртки.
— Но он ведь не животное! Вы понимаете, Саша? Он всего лишь ребенок. Он не животное!..
Я прошу ее отпустить меня.
Наяда опускает голову, а когда поднимает ее снова и говорит, голос больше не дрожит.
— Скажите, штаб-лекарь, насколько вы уверены в своем диагнозе без дополнительных исследований?
— К сожалению, на девяносто девять процентов, — отвечает Есман. — В личной практике я сталкивался с этой болезнью у кентавров. Но остается шанс, что это не сап. Надо провести дополнительные пробы. Мне действительно очень жаль. Вы просили всю правду. Я ее сказал.
— Один процент из ста? — уточняет Сицилия. — А если этот ваш сап подтвердится, то Пола уничтожат прямо там, да? Уже не выпустят? Усыпят и сожгут в крематории?!
Есман молчит.
— Отвечайте же!
— Мне очень жаль, — повторяет Есман.
— Да катитесь вы к черту со своей жалостью!
Открываю «Соробан» и вхожу в гиросеть. Набираю в поисковике:
В госпитале подняли шорох. Случаев сапа у кентавров не регистрировали уже черт знает сколько лет.
— …Где это животное? — насел на нас Москит. — Срочно на диагностику.
— Больного нет, — сказал стоящий навытяжку перед начальством Есман: Виктор Генрихович впервые при мне стоял перед главным лекарем по стойке «смирно» и обращался на «вы».
— Что значит «нет», штаб-лекарь Есман? Потрудитесь объяснить.
— Отказались проследовать в госпиталь.
— Почему? В какой форме был выражен отказ? — Москит багровеет.
— В грубой. Все есть в отчете.
Москит прикладывает к уху трубку теслафона и требует начальника безопасности.
— Кто у аппарата? Грован? Готовьте дезинфект-группу, у нас тут опять проблемный пациент. Кто на этот раз? Лошадь и ее полусумасшедшая наездница. Да. Жду.
— Она будет сопротивляться, — тихо произнес Есман. — И Пол живым не дастся.
Москит выключает трубку. Движения у него дерганые.
— По имени называете… Вы, штаб-лекарь, больше откровенничайте с гибридами! Вызов дезинфект-группы будет вычтен из вашего жалованья.
Я спросил, почему нельзя сделать анализы на сап на дому. Зачем посылать группу зачистки? Неужели нельзя решить этот вопрос мирно?
— Вы мне указания даете, молодой человек? — спросил Москит. — Как вас там…
— Турбин, — быстро ответил я. — Александр Турбин.