— Но ты-то не ждешь. Ты себя заранее победителем и всезнайкой объявляешь. Пап, если ты все знаешь и все предвидишь, то почему ты ничего не добился? Чего ты по большому счету достиг? Малооплачиваемая профессия. Съемное жилье. Брак распался. У тебя бывали в жизни шансы? Может, тебе их жизнь и не давала? Ничего никогда не сулила? Приходила с мешком шансов, когда тебя не было дома?
— Знаешь, иногда, даже будучи дома, дверь можно и не открыть. Я всегда ухватываюсь за шансы, которые дает жизнь. Но каждый раз оказывается, что это не мой шанс. Однако я отношусь к этому спокойно и просто говорю себе: «Что ж, этот элемент из жизни выпал, освободив место для другого. Каждый минус на нашем пути — это половинка будущего плюса».
— И что? Это тебе помогало?
— Нет, конечно.
— Вот видишь!
В моменты подобных признаний Тед подскакивал — настолько редко отец давал ему повод для пусть и небольшого, но триумфа над собой.
— Не заводись, — осаживал Миллер-старший. — Чужие шансы, упущенные или нереализованные, — еще не повод для злорадства. Для начала неплохо было бы понять природу чужих неудач. Понимаешь, я слишком часто сомневался, и это мешало мне двигаться вперед. Это были сомнения не из области моральных «правильно» и «неправильно», а из области «смогу ли я».
— Понимаю, — охотно отзывался Тед. — Мало кому такие сомненья незнакомы.
— И как быть?
Теду иногда казалось, что отец спрашивает у него совета, но только он открывал рот, как отец как ни в чем не бывало принимался поучать его дальше:
— Единого рецепта здесь нет — надеюсь, ты это понимаешь.
— Понимаю… — уже потухшим голосом бубнил сын, вновь погружаясь в отведенную ему роль неразумного теленка.
— Вот и хорошо, а то я уже устал «вправлять» тебе мозги. Донести до сведения человека его неправоту можно по-разному. Я, каюсь, иду путем окрика и оскорблений. — Отец задумывался и уже примирительно просил: — Сынок, слушай папу…
— И все будет хорошо?
— Все — нет. Но то, что у меня в жизни было больше поражений, чем побед, ничего не значит. Понимаешь? Ни-че-го-шень-ки! Зато я не уходил в себя, не замыкался в собственном мирке. Человеку нельзя давать замыкаться лишь на себе и вариться в собственном соку. В его душу и сердце надо беспрестанно стучаться.
— А что делать с человеком, который не хочет, чтобы к нему ломились? — обиженно бурчал Тед: под замкнутым на себе человеке Миллер-старший в первую очередь имел в виду, конечно же, сына.
— Стучаться к нему в два раза громче!
Да хоть в десять раз громче! Человек — не муравей. Ему нужно личное пространство размером со Вселенную. Это муравей без сородичей погибнет в течение пары дней. А человек с сородичами за этот же срок сойдет с ума. С таким отцом сойдешь с ума.
— Кстати, об уме. — Отец словно читал его мысли! — Ты — человек. Ты осознаешь это умом, но знаешь ли это душой? Человек, скатившийся к удовлетворению элементарных физиологических потребностей и примитивных радостей вроде мечты о новом «Мерседесе», для человечества потерян. Этот человек человечеству никогда ничего не даст. Чтобы иметь подобные устремления, не надо даже принадлежать к роду человеческому.
— Иметь ум — уже немало.
— Ум уму рознь, мой дорогой. У человека должен быть пытливый ум: он должен хозяина пытать, не позволять ему остановиться в своем развитии.
— Это точно. Раньше отклонением считался идиотизм, теперь — наличие ума.
— Вот! — радостно восклицал отец. — Уже совсем другой разговор. Думаешь, мне так уж нравится поучать? Никому из родителей не нравится читать нотации детям. Все мы хотим разговора на равных со своими детьми. Но он не всегда возможен. И это трагедия для родителей, поверь. А для человечества — еще большая.
— И при чем здесь человечество?
— А при том. Чем вы заняты? Чем заняты ваши умы? Лучшие умы человечества играют на бирже, а не ищут лекарство от бессмертия. Чем такие сыны могут порадовать человечество? А наши мысли? Мы давно уже нехристи в своих мыслях и делах. Но еще ходим в храмы — по инерции. Хотя Бога как нравственного ограничителя для нас давно уже не существует. В тебе есть хоть капля самокритики, сынок?
— Зачем это мне? — недоумевающе огрызался Тед. — Мне хватает твоей критики. Недоставало только, чтобы я сам себя унижал…
— Самокритика — отличная штука. Она не дает утрачивать объективной связи с реальностью. А самоедством заниматься я тебя и не призываю. Но ложечка самокритики, как и ложечка самопохвалы, уж точно не повредит. А то ты не только утратил связь с реальностью. Ты совершенно не думаешь о будущем. Меня вот оно страшит, а тебя — совсем не тревожит.
— Неправда, — отнекивался Тед. — Я думаю о будущем. И я люблю это будущее…
4
И вот оно наступило. Конечно, это было не то будущее, на которое рассчитывал Тед. О котором мечтал и которое искренне любил. У будущего особо циничное чувство юмора. Оно охотно обманывает надежды, которые питают в его отношении миллиарды людей. Миллиарды обманутых надежд! Такого обманщика, как будущее, еще поискать.