Искатель, 2017 №8

Перед глазами возникло цыганистое, перекошенное от бешенства лицо. Мишка здорово выручил Фокина, подоспел вовремя, иначе не одолеть бы ему, Фокину, того толстого, налитого кровью и салом эсэсмана, выскочившего из-за мешков с песком так неожиданно, что Фокин, уверенный, что с часовыми покончено, не успел среагировать и развернуться к нападавшему, а эсэсман попался матерый, опытный. Он сразу же сомкнул на горле Фокина толстые, потные ручищи и, сопя, как паровоз, начал валить Фокина на землю. Тот задыхался, из последних сил пытаясь сбросить с себя борова, но ничего не получалось, в глазах уже вставало ослепительно-оранжевое сияние, заслонявшее и буйный фейерверк над сторожевой вышкой, и падающее прямо на него, Фокина, небо, и прохладное дыхание водопада, грозный рев которого не мог перебить даже чей-то отчаянный, тонущий крик… Вдруг какая-то тень метнулась со стороны сарая, у Фокина потемнело в глазах. «Все, — подумал он, — немец разбил мне голову». И вдруг тяжесть исчезла, сползли с шеи чужие пальцы, прекратилось сопение… Фокин открыл глаза.

— Командир! — Мишка тряс его за плечи, опасливо оглядывался назад, за спину, кому-то яростно махал рукой. — Как ты, командир?

А Фокина вело в сторону, мутило, но не рвало, нечем было, не успели они поесть, нарвались на немцев…

— Через мост, командир! — слышал он откуда-то из страшного далека срывающийся Мишкин голос. — Быстрее, быстрее… Вовка! Ах, черт…

Фокин наконец поднялся на ноги, повел взглядом вокруг. Бетонный мост-плотина, по которому шоссе пересекает стремительную реку. «Какая это река? Мндрава, Ндра-ва… нет, не могу сейчас вспомнить…» Справа ревет водопад. Впереди — тот завал из мешков, откуда выпрыгнул этот вот неподвижно лежащий у него в ногах боров. А крови-то сколько, крови-то! И на самом деле как из борова… Взорванная сторожевая будка. Труп у перил. Штабеля досок. Лесопилка. Как же болит голова… Вот из-за лесопилки вывернул бронетранспортер. А вот и немцы…

На крыше сарая вдруг появилась знакомая юркая фигурка, ударила очередью по вынырнувшим из-за броневика немцам. Те моментально залегли, перенесли огонь на сарай, на фигурку. А она, фигурка (Мишка, понял Фокин), держит немцев крепко, дает уйти нам, но только одного он не понимает, одного не учел: мост этот надо рвать, иначе не уйдем. Хватит ли взрывчатки? Должно хватить: Воронов — мужик экономный, да и рвали-то за эти дни только один раз…

Фигурка почему-то присела на колени, закричала что-то, и снова пулемет дернулся в ее руках, снова заговорил своим торопливым, безжалостным языком.

Фокин и Воронин скатились в придорожные кусты.

— Командир! Еще один! Вон, у штабелей!

И словно в ответ, оттуда, из-за досок, раздались выстрелы, и Мишка теперь попал под перекрестный огонь.

— Уходите! — услышал Фокин его голос, срывающийся то ли от плача, то ли от напряжения. — Уходите, ребята!

Те, от штабелей, подползают все ближе, ближе… Вот они уже на расстоянии гранатного броска…

— Нет, — схватил за руку ринувшегося было вперед Воронова Фокин. — Мы сейчас ему не помощники. Сразу положат. Давай-ка низом, по берегу, а я их справа…

Но тут из-за деревьев, от крайнего штабеля, послышались короткие, знакомые своей экономичностью очереди, и серые шинели начали отползать, огрызаясь огнем и оставляя на пыльной земле такие же серо-болотной окраски неподвижные тела.

— Константинов, — сказал Воронов и, скосив глаза, добавил: — Вас бы перевязать, товарищ командир… А?

— Потом, — отмахнулся Фокин и болезненно сморщился: лицо горело нестерпимо, словно по нему основательно прошлись наждаком. Да, повалял его этот эсэс, покатал по асфальту. — Мирослав где?

И тут же откуда-то сбоку, из густой травы, росшей по береговому склону, вывалился Мирослав: правая щека в крови, комбинезон — в паутине, на лбу — бисеринки пота, лицо возбужденное, только глаза, как ни странно, по-прежнему удивительно спокойные, безмятежные, девичьи.

— Аллес, — и он отряхнул руки. — Через пять минут мосту капут.

— Всю засадил? — спросил Фокин, не отрывая глаз от фигурки на крыше сарая.

— Да на такую махину… — возмутился было Мирослав, но Фокин уже не слушал его, напряженно вглядывался в ряды штабелей, в сарай, напряженно вслушивался в неожиданную тишину. «Немцы что-то задумали, что-то пакостное, они на это мастера. Что? Прикинем кой-чего к кой-чему… Мишку они на время оставят в покое, ему, по их расчетам, все равно деваться некуда, он на прицеле у бронетранспортера, шаг влево, шаг вправо… Значит, Константинов. Сейчас они возьмутся за него».

— Володя! Воронов! К Константинову в тыл! Спину ему прикроешь!