Искатель, 2018 №10

— Ну… — Кузьма не понимал, чего от него хочет начальник уголовки.

— Вот ты сказал «ну», — усмехнулся Кирпичников, — но ведь ты знаешь настоящие фамилии Петьки Билыка и Васьки Нетопыря?

— Может, и знаю, — признался бандит.

— Вот вы собрались вместе, договорились о деде, все, как говорится, чин чинарем. А бразды правления отдали незнакомому человеку, которого и фамилии-то не знаете. Вдруг он с деньгами вашими скроется, тогда что? Как вы его искать будете? По кличке, которую он может сменить? По приметам? Так и их можно в расчет не брать. Сегодня он брюнет, Завтра — блондин, сегодня с усами, завтра с бородой и в очках. Сегодня в костюмной паре, завтра в офицерской или другой форме. Так что, Кузьма, таскали вы каштаны из огня незнакомому человеку. Думаешь, он тебя выручит?

Федькин задумался, даже напряг морщины на лбу.

— Нам его в Москве Иван Кошель признакомил, — сказал с обидой в голосе бандит.

— Ну, если Иван Кошель, в миру Евлампий Сидорович Кошкин, то рекомендация стоящая, — сьёрничал Кирпичников. — Ты знаешь, что твой Кошель осведомителем в охранном отделении был и вас сдавал, как младенцев?

— Вранье, — отмахнулся Кузьма.

— Ты на досуге в камере посиди и помысли о том, что я сказал. О провалах вроде бы гарантированных дел, о внезапном аресте вашего брата. Много чего за ним, ты подумай. А теперь о другом. Вы всей шайкой угли загребали голыми руками, Лупус же золотишко прятал. Так ведь? Весь навар у него. Молчишь, значит, правду я говорю.

Бандит задумался.

— Не верится мне, чтобы он нас бросил и в кусты.

— Не верь, но скажи. Ваньша хоть немного не в себе был, но слушал брата названного Пашку-Быка и Лупуса. И ты думаешь, Ваньша взял и по своему разумению сторожа прирезал?

— Мне до сих пор не верится, что Ваньша на мокрое пошел.

— Значит, его кто-то на смертоубийство толкнул? Пашка-Бык мог?

— Нет, — покачал головой Кузьма.

— Остается Лупус?

— Вроде так.

— Кто приказал Ваньшу за ослушание убить?

— Лупус.

— Он вашими, Кузьма, руками вас и извести хочет, чтобы долю не делить, вначале на семерых, теперь уже на четверых. Ты уже не в счет. И ты должен блюсти закон шайки, когда в ней беззаконие.

— Ну я…

— Так как Билыка и Нетопыря в миру зовут?

— Билык — это Петька Назаров. Откуда он — этого я не знаю.

— Васька Нетопырь — кто таков?

— Не обессудьте, вот его я не знаю.

— Так о чем ты беседовал с Чернявеньким?

Федькин сжал губы и отвернулся в сторону.

— Через два дня будем брать Уездный кредитный банк.

— В котором часу?

— В полночь.

— Кто наводчиком у вас?

— Не знаю, — пожевал губы Кузьма, — баба какая-то. Я краем уха слышал, но мог не понять.

3

Лупус, прищурив глаза, внимательно посмотрел на Анну. Женщина ему нравилась не только статью, но чем-то внутренним, каким-то стержнем. Что бы с ней ни происходило, она все равно не потеряет веры в жизнь, в то, что мир состоит не только из плохих людей, но и из хороших. И последних, верила она, больше. Зачастую человек за маской скрывает уязвимость, поэтому хочет показаться скалой. Мужчина поиграл желваками.

— Видимо, Анна, мы с вами одного круга?

— Возможно. — Женщина поставила фужер на стол.

— И нашу жизнь кардинально поменял прошлый февраль. Мы всегда ратовали за прогресс, за демократию, — Лупус выговорил последние слова ироническим тоном, — всегда хотели перемен, но не думали, что они так изменят течение нашей жизни. Могу предположить, что у вас был брат или братья, ждавшие изменений, но когда они летом прошлого года пришли, никто из нас не был готов, чтобы те, о ком мы пеклись, взяли факелы в руки и сожгли дотла наши родовые гнезда, достали вилы и насадили на них нас. Тех, кто никогда не желал им зла, тех, кто всегда им помогал. Я не жалуюсь, просто объясняю, что мне теперь глубоко безразлично наше правительство, начавшее заигрывать с этим, у поляков есть хорошее для них слово «быдло», да, да, быдлом. Я понимаю, что именно это быдло проливает на войне кровь, но без руководства и направления их по нужному курсу, они остаются стадом, которое побежит спасаться в случае опасности. Вы, видимо, заметили по выправке, что я — офицер, и у вас, Анна, возник закономерный вопрос: почему я нахожусь в тылу, а не защищаю отечество от посягательств врагов. Но кого мне защищать? Тех крестьян, что убили моего отца, не сделавшего им никакого зла? Сожженный дом? Что?

— У каждого из нас случилось много горя но это не повод, чтобы ожесточить свое сердце на всех и вся. Может быть, мы сами виноваты в том, что произошло. Мы не замечали никого, кроме себя, вещали о свободе и независимости, но сами продолжали жить так, как нам, наверное, не хотелось, а позволяли средства, не думая, что рядом, в соседней деревне, соседнем уезде или губернии, от голода пухнут люди. Понимаете, люди, такие же, как и мы. И ничем у них кровь не отличается от нашей, и желания такие же, только чуточку поменьше. Так все-таки, может быть, виноваты мы сами?

— Возможно, — задумчиво сказал Лупус, — но кто им дал право убивать?

— Когда-то и ваши пращуры продавали, как скот, тех, кто жил в селе. — Брови Анны вздернулись вверх и лицо обрело сочувствующее выражение.