— А не хочешь отвезти меня к себе домой? Ведь ты живешь где-то рядом. А у девушек на такой случай всегда должен быть запас. Вдруг захочется пригласить поклонника на чашечку кофе.
— С чего ты взял, что рядом?
— Elementaiy, my dear полногрудый Ватсон! Ты ехала весьма осторожно, пока не спустилась сюда, на Дмитровку.
— А ты начинаешь хамить, любимый. Тем более тебя опасно впускать в жилище одинокой девушки.
— Тем более что там тебя поджидает папик с бейсбольной битой.
— Не поджидает. Он уже тридцать лет как женат и мечтает побить этот рекорд. Нашей с ним жалкой любви — не ревнуй, мой Антиной, никакого сравнения с незабываемыми впечатлениями, пережитыми в твоей облупленной ванной! — да этим старпёрским усладам мой Филатыч предается днем, а если вечерком, так в детское время, и это называется знаешь как? Собрание кураторов, посещение общежития, совещание у декана… Но в мою квартирку тебе хода нет.
— Ты разлюбила меня, если не стесняешься говорить такие вещи… Кстати, я специально не запомнил, как его дразнят, этого мон риваль. Давай лучше решим с кофе.
— Давай лучше решим с моей долей. Если нас осталось только двое, моя доля увеличивается.
— Твоя доля шоферская, постоянная. Можешь дополнительно взять с меня натурой.
— Боже мой, и ведь это ты был так одет, Рома, так правильно говорил!
— Я и сейчас неплохо одет, разве нет? А говорю сообразно обстоятельствам. И вижу один выход — вернуться в «Паштет».
— Да нет там никакой кофейни!
— И не надо! Ты подожди тут немного, я скоро приду.
— Постой, Кот! — Тонька пришла уже немного в себя и решила, несмотря на всю нелепость и даже определенную призрачность происходящего, действовать так, будто бы по-прежнему рассчитывает оставить себе этого ускользающего Антиноя. — Из вини, что я выражаюсь высокопарно, но если ты, как я понимаю, попрыгал тут поблизости рядом с двумя жмуриками, разве не опасно тебе появляться в круглосуточной точке, где менты обязательно наведут справки?
— Мне с сегодняшнего вечера уже ничего не опасно. И кстати, в этом городе я покамест никого не убивал. Я, знаешь ли, как Зорро или вроде благородного Руматы Эсторского. А ты лучше не высовывай нос из машины.
Правая дверца тихо открылась и аккуратно защелкнулась, мимо стекла скользнула темная тень. Тонька откинулась на сиденье, закрыла глаза и постаралась расслабиться. Да, она вляпалась, связавшись сдуру с сумасшедшим убийцей, и самое разумное, что она сейчас могла бы придумать, — это отжать сцепление и умотать домой. И примириться с поражением. И признать, что все потери и все унижения были напрасны. Нет! Она просто утомилась, Тонечка-душечка — усталая, замученная любовью дегенерата. Пока остается хоть один шанс из тысячи, она должна быть в готовности его ухватить. И удержать в слабеющих изящных лапках… Вот чего он еще не делал — не целовал, в порыве страсти и благодарности, моих рук… Нечего привередничать, ведь этот антиноистый Роман, похоже, действительно готов максимально обезопасить ее участие в деле. Значит, тогда — сидеть, терпеть, ждать… Лежать, испытывая полное изнеможение, и слышать, как в этой мускулистой скале опять… Неужели на самом деле именно об этом вспоминала моя бедная мама, когда втолковывала: «А вот мы с твоим покойным отцом…»? Откуда здесь взялись те облупленные стены? И почему Антиной вдруг уцепился за ее плечо?
— Что значит — чистая совесть, а главное — духовная закалка, обретенная на чистом старозыбковском воздухе! Спит сном младенца, будто и не собиралась пойти на «экс»! Кстати, я как-то совершенно нечаянно оказался в твоем Старозыбкове. Просчитался, когда прокладывал железнодорожный маршрут. Бывал я в этом самом Старозыбкове и поразился…
— Дался тебе Старозыбков! Что-то много всего ты притащил…
— Ночные посещения круглосуточных точек невозможны без некоторого гусарства… Кофе будешь?
В тесноте «запора», зажимая хрупкие пластиковые стаканчики коленями, он засыпал в них светлые гранулы из маленькой банки дорогого растворимого, добыл непонятно откуда тесак и, доливая из бутылки «Миргородской», принялся вдумчиво размешивать. Потом протянул стаканчик Тоньке.
— За качество не ручаюсь, однако мозги продерет.
— Я черный без сахара не пью.
— Тогда давай вприглядку.
— Как это? — всерьез заинтересовалась Тонька. — Ты чего это: принес рафинад — и зажилил?
— Пей и гляди на меня. Или это не ты полчаса тому назад выдавала: «Ах, мой сладкий…»?
— Вранье! Нет, ты не сладкий, Кот Котович… Но вот о том, какой ты, честной одинокой девушке лучше промолчать.
— Как только вспомнишь о честной одинокой девушке, туг и… Но не могу я сейчас просить тебя свернуть в какой-нибудь тебе известный тихий двор и опустить сиденья… — Нет уж, пей — и до дна! Молодцом.