Искатель, 2018 №7

Уже в арестантской Петров потер освобожденные от железных оков руки, окинул хмурым взглядом доставшееся ему на время жилище. Присел, словно чего-то опасался, на краешек койки, уставившись невидящими глазами в шершавую, унылого цвета стену. В последние дни ему начал являться убиенный Григорий со впалыми щеками и пронзительными немигающими глазами. Тогда, в минуту убийства, нож вошел в тело легко. Позже Василий не мог припомнить, сколько раз ударил. Потом, чтобы не думать о злодеянии, начал пить не только вечерами, но и с утра.

Михаил вернулся в дежурную комнату и шумно присел на стул.

— Устал я что-то за эти дни, — посетовал он, расстегивая пуговицу воротника рубашки.

— Как приняли в дальних краях?

— С почтением, — довольное лицо выдавало искренние чувства благодарности тем уездным и губернским чиновникам, которые не отказали в помощи младшему помощнику начальника столичной сыскной полиции, — если бы не псковские и гдовские полицейские, то думаю, что только сейчас я бы смог добраться до нужной мне деревни. Снегом замело все, дорог почти нет.

— Но ведь со щитом?

— Что верно, то верно, но по чести я не думал, что он сознается. Мне казалось, что в стену упрусь и придется изощряться, докапываясь до истины.

— Так сразу и кинулся на колени, прося о пощаде? — чиновник не упустил возможности вставить шпильку любимчику Путилина.

— Нет, — Миша пропустил мимо ушей сказанное, навалившаяся усталость не позволяла вникать во все тонкости разговора, — я думаю, что слишком много мыслей у него об убитом и содеянное не давало уснуть совести.

— Странные эти злодеи, странные. Убить человека, а потом носить клеймо на душе, пытаясь его смыть.

— Позволите где-нибудь голову прислонить, домой ехать далеко, да и вставать рано, а здесь…

— Да ради бога, — дежурный чиновник протянул ключи от маленькой, словно кладовка, комнаты, которую почти всю занимала кожаная кушетка. Иногда ею пользовались и агенты, которым за поздним часом не хотелось ехать домой.

Михаил растянулся во весь рост, но сонное состояние, до того терзавшее его, ушло. Ранее казалось, прислони голову к подушке, так сразу и сморит. Но нет, промучился с десяток минут с закрытыми глазами. Одолевали мысли. Сон пропал, словно пар изо рта а морозный день. Поднялся и пошел в дежурную.

— Что, уже выспался? — посмотрел на Мишу чиновник.

— Проспал.

— Бывает, слишком много передумал за прошедшие дни, вот и не отпускает.

— Вы не будете возражать, если начну здесь рапорт писать?

— Да ради бога.

— Благодарю.

Михаил сел за стол, придвинул ближе чернильный прибор, и вывел на чистом листе бумаги:

«Его высокородию, господину начальнику Санкт-Петербургской сыскной полиции статскому советнику Ивану Дмитриевичу Путилину.

Младшего помощника губернского секретаря Михаила Жукова.

Рапорт

Честь имею донести Вашему высокородию, что…»

И далее пошло изложение всех происшествий путешествия за Василием Петровым, который сознался не только в содеянном преступлении — убийстве, — но и в трех кражах.

«Дознание.

Сего числа я, пристав 3 стана Гдовского уезда подпоручик Николай Викентьевич Грудчинский в присутствии помощника начальника Санкт-Петербургской сыскной полиции губернского секретаря Михаила Силантьевича Жукова опрашивал задержанного Василия Никифорова Петрова, крестьянского происхождения, вероисповедания православного, уроженца деревни Самолва Гдовского уезда…»

Протоколы дознания, снятого на месте ареста, прилагались на четырех листах. Любопытнейшее было дело. Два деревенских мужика Василий Петров и Григорий Еремеев ночью в кромешной тьме через хозяйственные пристройки пробирались к купцу Ермолаеву на квартиру, зная, что он отъехал по торговым делам. Украли и потом тащили с собою два куля с носильными вещами и столовым серебром почти через весь город. И никто из городовых не поинтересовался, что это они тащат?

Через некоторое время решились обокрасть Соломона Каплуна, дававшего деньги под немалый процент, притом не брезговавшего скупкой вещей, наверняка зная, что они достались нуждающимся не совсем праведным путем. К нему влезли через маленькое подвальное оконце. Григорий застрял на обратном пути, утаив от односельчанина несколько вещей, и пришлось в полном молчании выручать из плена скупости. Зато потом Петров дал чувствам выход кулаками.

Писалось, как никогда, медленно, каждое слово давалось с трудом, да и пока подносил перо, обмакнутое в чернила, к листу, они успевали подсохнуть, словно показывали свою издевку Михаилу.

В таможенном управлении надворного советника Соловьева встретили, но с излишней холодностью. На лицах почтительные Улыбки, но за ними угадывалось: «Что вам, ваше высокородие, у нас надобно? Мы здесь государственным делом заняты, ни одной минуты свободного времени нет».

В глаза так не говорили.

— Ваше высокородие…

— Называйте меня Иваном Ивановичем, — надворный советник тоже улыбался в ответ, представая перед таможенными чиновниками простаком, но в тихом голосе звенели металлические нотки человека, привыкшего добиваться поставленной цели.