До того руководимые Митей хозяева вроде бы старались соблюдать условия игры, стали заезжать к детям пореже, особенно свекор, однако свекровь с упорством, достойным лучшего применения, все же пыталась достучаться до мозга и сердца невестки. «Не понимаю логики, — удивлялась она, — летом держать ребенка в Москве, а весной лететь в Крым на смотрины к старикам. И море холодное, и сами не отдохнули, и ребенка измотали». Как назло, малышка после путешествия подцепила какую-то инфекцию, долго и тяжело болела, чем после выздоровления подвигла бабушку на нелицеприятный разговор, который и состоялся в тот самый приезд на дачу. Невестка не приняла на свой счет претензий свекрови, уверяя, что виноват в болезни дочки аэропорт, наполненный миазмами, и Митя, согласившийся совершить перелет, хотя, сияя глазами, «делила» она, «мои бабушка с дедушкой так были рады повидать правнучку. И я так рада была их повидать. Меня ведь до школы, а потом и Сашу родители каждый год к ним отправляли. На все лето».
Сам визит продемонстрировал невероятную близость мамы и заметно подросшей дочки, которая в буквальном смысле не давала Леле шагу ступить, постоянно хватаясь за штанины домашних брюк. На остальных членов семьи Соня смотрела букой, капризничала, а по отношению к папе даже проявляла агрессию, набрасываясь с кулачками и обзывая «дулаком». Мама, собрав в глазах строгость, грозила пальчиком, дочка хлюпала носиком, после чего обе удалялись в спальню, откуда вскоре раздавался общий звон колокольчиков.
Семейство, исключая приезд и отъезд, провело на даче полный день, подвергший правильную Александру Владимировну тяжелейшим испытаниям, из которых основными были по-прежнему не задействованные горшок и режим. Накануне отойдя ко сну за час до полуночи, Соня назавтра встала в десять, невестка с сыном не торопились, и бабе Шуре невольно пришлось взять на себя подготовку к завтраку и само кормление, потому что «невозможно же смотреть, как ребенок слоняется неумытый, растрепанный и голодный». Однако своенравный ребенок умываться и причесываться отказался наотрез, вплоть до истерики. Родители не реагировали, Шура возмущенно смотрела на Жору, Жора предостерегающе на Шуру, которая в результате с тяжким вздохом отправилась варить овсяную кашу. Внучка к каше отнеслась настороженно. «Это вкусно, возьми маленькую ложечку, попробуй», — предложила бабушка. За взятой не с того конца, но быстро перевернутой ложечкой последовала другая, потом еще, пока вся каша не исчезла. Возникший папа, пожелав всем доброго утра, достал из холодильника привезенный детский йогурт и немало изумился, увидев пустую тарелку, а рядом перепачканную комковатым кремом рожицу дочки. Возникшая мама на вопросительный взгляд мужа отреагировала спокойно: «Она и дома сама ест, ты просто не замечал. Пойдем, милая, я тебе памперс поменяю. А то негигиенично сидеть в мокром. И умыться надо. А то после такой еды на щечках появится раздражение». Два ноль в пользу Лели.
Днем Александру Владимировну ждала пытка телевизором. Леля, как известно, устремлялась в кинематографическое пространство мгновенно, невзирая на время следования сюжетной линии. Ее руки при этом могли совершать разные движения, а ноги, если она стояла, замирали в форме буквы Р: правая подгибалась и стопой упиралась в колено левой. К оставшемуся месту левой ноги не замечающей ничего вокруг птицы пристраивался маленький птенчик, который с естественным детским любопытством, как я когда-то, постигал искусственный мир. Кино, которое могло быть и 0, и 8, и 12 с плюсом, на обеих пернатых оказывало одинаково завораживающее воздействие, но птенчику недоставало стойкости, и он улетал, не выдерживая продолжительного мелькания и разноголосицы.
— Разве можно ребенку в три года смотреть все подряд? — вывел невестку из очередного ступора скрип свекрови.
— Мы не смотрим все подряд. Только то, что ей нравится. Ей очень нравится мой любимый «Властелин колец», его как раз показывают. А знаете, кто больше всего? Голум. Так странно.
Два часа вместо гулянья планшет Мити, желваки Жоры, вздохи Шуры и молчание — три ноль.
Следующий час Соня играла в подаренную дедушкой железную дорогу, а Шура, распустив губы, которые она при виде невестки безотчетно поджимала, убеждала Жору, словно это он был невесткой, что лучший воспитатель детей — контроль, «не жесткий, конечно, но постоянный».
Утомившись от контроля, словно это я был невесткой, перешел в спальню к молодым. Митя, полулежа на кровати поверх покрывала и выставив колени, привалился спиной к поднятой, упирающейся в стену подушке, Леля, поджав ноги, поместилась под его правой рукой, я, млея и выворачиваясь наизнанку, — под ее скользящей правой ладонью.
— Мить, давай летом поедем все вместе в круиз но Европе. На машине. Вести будем по очереди. Италию еще раз посетим. Или другие райские места.
— Ты о чем, Лель? Маленького ребенка галопом по Европам. Она же только поправилась, ей бы на даче побыть, только ты не соглашаешься.
— Но я же не виновата, что здесь такая аура.
— Какая аура?