Свел девятнадцатилетних студентов разных вузов стройотряд, распространенное в социалистические времена место мобилизации молодежи на общественные работы. Через год состоялась свадьба, оставившая отпечаток на черно-белой фотке в гостиной. Хрупкая университетская филологиня в струящемся платье под руку с крепким будущим горным инженером в мешковатом костюме несовременно красивы, сосредоточены, чистый комсомольский взгляд устремлен в будущее. Сказать по совести, будущее было к ним благосклонно. Мне нравится слушать их байки про безбашенное студенческое время, про Москву, когда она была их городом, про обустройство скромного быта в оставленной Шуриными родителями квартире. Сами родители потеснили Шуриного дедушку, одинокого и совсем пожилого, занимавшего огромную комнату в пятикомнатной коммуналке на семнадцать жильцов в старинном двухэтажном доме на Тишинке. В семейных альбомах, которые я периодически пересматриваю с коленей хозяйки, есть и дом, и комната, перегороженная ширмами и шкафами, и вся квартира, до послереволюционного уплотнения принадлежавшая известной медицинской фамилии дедушки. Жора переехал к Шуре из окраинной хрущевской однушки, которую делил с мамой, старшее поколение погибло на священной войне, а воспитавшая маму тетка умерла еще до Жориного рождения. Патриарх тихо отошел, не застав крушения империи, следующие же, пережив тяготы военною и послевоенного периодов, хоть и производили впечатление несгибаемых дубов-колдунов, убрались в один год, рухнули, не выдержав ваучеризации, МММ и прочих постперестроечных прелестей, сначала мама Жоры, потом друг за другом родители Шуры. Однушку успели приватизировать, а комнату нет, хорошо, добрые соседи ничего не растащили, хозяева перевезли мемориальный мебельный склад в опустевшую жилплощадь, которую в сложное для себя время, как разменную монету, пустили на сдачу. Теперь почившие смотрят, молодые и торжественные, с фотографий, развешенных по стенам квартиры, в которой мы до сих пор живем.
После окончания института Жора пригрелся в НИИ, а Шура устроилась корректором в редакцию научно-популярного журнала, где и прослужила до пенсии. Через три года родился сын, и жизнь молодых специалистов стала по-настоящему взрослой. Я попал в семью много позже того, как в стране сменилась общественно-экономическая формация и оказавшимся на перепутье гражданам по-разному, но удалось к этому приспособиться. Жора с Шурой смогли удержаться на плаву, не лишиться работы, вырастить сына, женить, увидеть внучку и при всех перипетиях остаться вместе.
Нынешняя жизнь супругов подходит под одну из трактовок сказки «Курочка Ряба». Была у деда с бабой когда-то в молодости любовь. Дар золотой, бесценный, преподнесенный черно-белой действительностью. На протяжении совместных лет они подарок не берегли, все пытались его изувечить, разбить, расколоть. Любовь была крепкая, но не устояла перед малостью, завистницей ли, сплетницей, а может, возрастом. Махнули, предположим, годы хвостом, и нет любви. Осознали дед с бабой, какой привилегии лишились, и заплакали. Сжалилась черно-белая действительность, утешила обещанием простого яичка — привычки. Смотрел давеча с хозяйкой по телеку оперу «Евгений Онегин»: «Привычка свыше нам дана-а-а, замена счастию она-а-а». По мне, лучше в ритме вальса: привычка, пум-пум, свыше, пум-пум, нам, пум-пум, дана… Да-с. Так и стали мои старички жить по привычке, но это вовсе не означает, что плохо.
Это мне плохо. Башка трешит.
Голова все дни разламывалась, наверное, к смене погоды.
В общем, живут мои старички. Шура не пилит Жору по поводу денег, считая, в отличие от него, что им вполне хватает его зарплаты с премиальными, ее пенсии и прибыли от сдачи квартиры. Напротив, она ревностно следит, чтобы муж был хорошо одет, приятно пах, имел все зубы и ухоженную голову, «что-то ты оброс, сходи в парикмахерскую, с людьми же работаешь». Сопоставимые траты на мужа входят в обязательную часть семейного бюджета, равно как изысканная, не на скорую руку приготовленная еда, хотя продукты, «видно же невооруженным глазом, за последние три года ровно в три раза подорожали». Похоже, японская пословица «Потребность в еде сильнее любви» себя оправдывает.