— Для тебя — шизофреник, а для меня — экономическая единица, — строго продолжил главврач. — Вот лишу премии за этот месяц — будет тебе наука, как за порядком следить. Да перестань ты крутить ключ! Забыл, что этот ключ от крыла медперсонала?! Если потеряешь, будешь в этом коридоре спать. Дубликат я тебе не выдам. Не играй ключом, не суй его в карманы, повторяю — потеряешь. Что, у тебя нет тумбочки? Какой же ты несобранный, Семен!
— Хорошо, пусть лежит в тумбочке, — недовольно буркнул Семен и. подойдя к тумбочке, положил ключ рядом с газовым баллончиком и скотчем.
Главврач сурово оглядел притихших больных, сгрудившихся возле сорок шестой палаты, и холодно спросил:
— Может, кто из вас знает, за что Упырь загрыз Музыканта? Мне, как главному врачу, хотелось бы знать мотив этого безобразного поступка.
Шаг вперед сделал длинный и нескладный, как собачья песня, блондин преклонного возраста с тонким длинным носом. Откашлявшись, он доложил:
— Папа, я — номер сорок шесть дробь восемь, я знаю, за что Сеня Упырь напал на Музыканта. Могу сказать.
— Ну, говори, — поторопил главврач, — тебе что, особое разрешение для этого требуется?
— Простите, Папа. Так вот, дело было так. Упырь постоянно приставал к Музыканту с просьбой поиграть для него на скрипке. Музыкант на его просьбы отвечал, что он бы рал поиграть, но у него нет инструмента. После такого ответа Упырь отходил от него и бродил по палате в задумчивости. Сегодня, после обычной просьбы Упыря, Музыкант не выдержал и резко ответил ему, что скрипку он выбросил в окно и что если бы она у него и была, то он для Сени Упыря не стал бы играть, так как тот своими приставаниями здорово его достал. Тут Упырь зарычал и принялся избивать Музыканта, тот побежал от него в коридор, а Упырь кинулся за ним. Пана, я думаю, что Сеня Упырь поступил несправедливо. Ведь у Музыканта вовсе не было скрипки, как же он мог сыграть без инструмента?!
— Пана, Буратино правду говорит, — подал голос рыжеволосый сутулый мужичок средних лет, — все так и было.
— Я вам верю, — со скучающим выражением липа ответил главврач и, повернувшись к Семену, распорядился: — Вызови санитаров с носилками и отправь трупы в морг, а в коридоре обеспечь тщательную приборку. Привлеки для этого оставшихся пациентов сорок шестой палаты. Господи, что с них возьмешь, с сумасшедших?!
— Будет исполнено, Сергей Петрович, — кивнул Семен и, повелительно посмотрев на притихших придурков, рявкнул: — Быстро в подсобное помещение за инвентарем для приборки! Пошевеливайтесь!
Главврач приблизился к организаторам группы актеров, молча стоявшим возле дверей актового зала, снял очки, с прищуром оглядел всю троицу, протер литы носовым платком и, водрузив очки на прежнее место, многозначительно изрек:
— Вам, артисты, мой совет: не отвлекайтесь от своего задания на посторонние вещи. Время идет. Чтобы пьеса была к сроку. Понадобится какой-нибудь реквизит — обращайтесь прямо ко мне. Если сорвете премьеру, ваша дальнейшая жизнь станет сплошной черной полосой. У вас осталось до премьеры семь дней. На премьеру прилетит сам Хозяин. Вы уж постарайтесь. К вашему сведению, я отлично осведомлен о том, что вы не принимаете таблетки, а, как вы уверены, незаметно топите их в туалете. Это очень серьезный проступок. Но я приказал медперсоналу пока вас не трогать. Почему? Потому что иногда мне хочется поговорить с нормальными людьми, чтобы самому не тронуться рассудком. Но если вы расстроите меня, то станете такими же овощами, как и все остальные пациенты. Не забывайте, что я вам сейчас сказал.
Закончив свою назидательную речь, главный врач круто развернулся и торопливо покинул третий этаж.
Через минуту под сильным негативным впечатлением создатели будущей пьесы вновь расположились за столом на сцене актового зала. Настроение у них было просто отвратительное. Некоторое время они молчали, потупив головы. У каждого перед глазами стояла картина ужасного происшествия. Но вот тишину нарушил Иван Степанович.
— Надо же было до такого додуматься — вместе с обычными умалишенными поселить людоеда, — тяжело вздохнув, промолвил он, — зверюга, а не человек.
— Этот Упырь еще до психиатрической больницы был людоедом, — отозвался Олигарх, — настоящим людоедом. На его счету более десяти загубленных душ.
— Откуда ты знаешь? — поинтересовался Драматург.