Искатель, 2018 №9

— Так вот, действие происходит в третьем часу ночи в квартире бывшего судьи. Гордей Лукич в халате и комнатных тапочках сидит в высоком кожаном кресле перед телевизором, по которому только что началась очередная серия его любимого фильма «Место встречи изменить нельзя». Он надеется, что кино отвлечет его от постоянной нудной боли в пояснице. Он страдает в одиночестве, в трехкомнатной квартире: жена погибла в авиакатастрофе, а дети, сын и дочь, давно живут своими семьями и посещают отца редкими набегами. Для поддержания тепла в организме в эту холодную осеннюю ночь (отопление еще не подключили) старый судья время от времени отпивает из бокала глоточек шотландского виски и бросает в рот дольку мандарина. Бутылка с остатком виски и разломанный мандарин на блюдечке находятся сбоку, на журнальном столике, к которому прислонена резная трость. Хотя у Бочкина не такой уж преклонный возраст, но, по сути, он полнейшая физическая развалина, инвалид. Хотя по твердости характера он может дать фору многим молодым. Судейская хватка засела в его организме очень надежно, как гвоздь, забитый в бревно по самую шляпку. И вот что происходит дальше. Прошло всего несколько минут, как бывший судья начал смотреть очередную серию означенного фильма. Вдруг из-за его спины выхолит высокий плечистый мужчина с заросшим щетиной лицом. Вид у него угрожающий. Бочкин равнодушно смотрит на незнакомца и спрашивает его: «Кто вы такой и каким образом оказались в моей квартире среди ночи? Вы что, вор?» Незнакомец зло цедит сквозь зубы: «Вряд ли мое имя и профессия что-нибудь скажут тебе, судья. А проникнуть в твою квартиру при помощи отмычек не составило особого труда. Ты спросил — не вор ли я? Должен разочаровать тебя. Я не юр, а убийца. Яснее говоря, твой палач». Бочкин отпивает из бокала виски и, сохраняя спокойствие, говорит: «Убийца? Как вы мне надоели за мою долгую практику. Я уже отошел отдел, так что вам лучше уйти, любезный. И не забудьте закрыть за собой дверь, а то мне, с моими больными ногами, вы доставите лишние хлопоты». Незнакомец нервно сплевывает на пол и отвечает: «Ты не понял, судья. Я пришел к тебе не с просьбой, а навести над тобой справедливый суд. Я останусь здесь, пока не сделаю то, ради чего пришел». Незнакомец берет трость судьи и швыряет ее в дальний угол. Бочкин недоволен, он сухо говорит незнакомцу: «Если вы немедленно не покинете мою квартиру, то…» Незнакомец, усмехнувшись, перебивает: «И что же ты предпримешь в таком случае?» Он вынимает из кармана потертого пиджака финский нож и с силой втыкает его в журнальный столик. Бочкин потирает ладонью подбородок и мысленно ищет выход из щекотливой ситуации. Он понимает, что ему нечего противопоставить физически более сильному противнику. Позвонить куда следует — незнакомец ему не позволит, соседей глухой ночью не дозовешься. Однако бывший судья уверен, что из любого, даже самого, казалось бы, безвыходного положения существует выход, только не надо терять самообладание. И бывший судья неспешно наливает вбежал немного виски, а затем с прежней невозмутимостью произносит: «Я настаиваю, чтобы вы покинули мою квартиру. К сожалению, я не могу заставить вас силой, и если вы и на этот раз откажетесь выполнить мое требование, то мне останется только ждать, когда у вас проснется совесть». Незнакомец саркастически смеется, потом отвечает: «Совесть?! Нуты и фрукт, судья! Лады, давай побазарим о совести». Бочкин роняет отчужденно: «Какой может быть разговор о совести с человеком, который ночью тайно проникает в чужую квартиру и угрожает старому беспомощному хозяину убийством?» Незнакомец возражает: «Нет уж, судья, давай побазарим о совести. Ты задел меня сейчас за живое. Мне очень хочется поговорить о твоей совести перед твоей смертью. — Он пододвигает ближе к судье стоящее в стороне кресло, садится на его край, хмурится и, тяжело вздохнув, продолжает: — Год назад ты, судья, приговорил моего родного брата к высшей мере, пожизненному заключению. Целый год он, бедняга, чалился в тюрьме с особым режимом на острове «Огненный». И вот недавно брат скончался от инфаркта. Сердце не выдержало беззакония. Я и мои родственники не сомневаемся, что ты осудил его на косвенных доказательствах, так как прямых улик против него не было. И не могло быть. Я с самого начала об этом знал. Припоминаешь то дело? Ну, дело Соломатина?» Бочкин делает вид, что пытается вспомнить, но на самом деле он сразу же вспомнил то дело, скудное по доказательствам. Подумав, он пожимает плечами: «Нет, не припоминаю. У меня голова не компьютер. Кстати, откуда вам-то было знать, что но тому делу не могло быть прямых улик виновности Соломатина?» Незнакомец отвечает с язвительной усмешкой: «Уж кому как не мне было знать. Ведь убийство, за которое пострадал мой брат, совершил я. Тогда я побоялся в этом признаться, потому что был уверен, что моего брата без прямых доказательств не осудят. Когда ты его посадил, я все надеялся на справедливость, что дело пересмотрят и его выпустят. Уже хотел идти сдаваться, но не успел — не стало брата. Так что на тебе, судья, смерть моего невинного брательника. А ты — про совесть…» Бочкин с легким удивлением пошевелил бровями: «Убийца — вы?! Что ж, может быть. Значит, тогда произошла судебная ошибка. Ведь законы создают люди. Случается, что иногда невиновного могут признать виновным. Полагаю, что в случае с вашим братом, если действительно произошла ошибка, виноват не судья, а судебная система. Возможно, она у нас еще несовершенна». Брат Соломатина возмущенно взмахивает руками: «Ну, ты даешь, судья! Выходит, ты лично никакой ответственности за несправедливое осуждение невинного человека не несешь?!» Бочкин делает глоточек виски и отвечает хладнокровно: «Совершенно никакой. Более того, раз объявился настоящий убийца, то есть вы. то вас полагается привлечь к суду. Эго будет справедливо. Ведь зло должно быть наказано». Брат Соломатина в высшей степени удивлен: «Как, и меня?! Двоих?» Бочкин утвердительно кивает и, отделив дольку мандарина, кладет ее в рот. «Разумеется. А вы находите, что убийца имеет право разгуливать среди честных людей?» Брат Соломатина выкрикивает по: «Ну, это уж западло! Меня-то уж ты не осудишь. Не успеешь. Жить тебе осталось совсем чуть-чуть. Я тебя повешу. И все обставлю таким образом, чтобы менты пришли к выводу, что ты совершил самоубийство. Можешь быть уверен — своих следов я не оставлю». Он вытаскивает финку из столешницы журнального столика, прячет ее в карман и уходит в ванную комнату за веревкой. Пока он ходит, изворотливый ум бывшего судьи подсказывает ему план дальнейших действий. Вернувшись с бельевой веревкой и куском мыла, брат Соломатина, теперь его можно называть палачом, начал намыливать веревку.