— Ладно, как-нибудь в другой раз поговорим на эту тему. А сейчас покажите, где проживают люди, которых мы должны опросить: Кайно Суур и Анту Каарела.
— Лану, я не хочу, чтобы вы поняли меня превратно, но истина всегда найдет способ показать себя…
— Вы о подтверждении моих слов женой?
— Вы правильно все понимаете. Итак, где вы были в ночь… — Кирпичников посмотрел в глаза Шаасу, сделал паузу и продолжил: — Так где вы находились в ночь убийства?
— Вы все-таки подозреваете меня, — с горечью в голосе произнес Лану.
— Пока не удостоверюсь в том, что вы не причастны к столь дикому происшествию.
— Я невиновен, — по слогам медленно сказал эстонец, — это большая ошибка подозревать меня в том, чего я не совершал.
— Вы знаете, Лану, — Аркадий Аркадьевич сощурил глаза, — я столько раз слышал слова о невиновности, говорившиеся весьма убедительным тоном, что и теперь не верю, пока не получаю подтверждение невиновности из других уст.
— Но если таких не найдется?
— Значит, будет исключение из правил.
— Из каких правил?
— В дознании мы доверяем фактам, и поэтому иногда многие из них подтверждают вину того или иного лица. В таких случаях фатум выше всего остального.
— Фатум?
— Судьба, если говорить по-русски.
— Значит, вы признаете, что я могу говорить правду, но ее невозможно подтвердить?
— Вы правильно уловили мою мысль.
— Если я скажу правду…
— Почему «если»? В ваших же интересах ничего не скрывать.
— Но если правда может навредить третьему человеку?
— Как я понимаю, в вашем случае это замужняя женщина, правильно?
— Вполне может быть.
— И следовательно, вы не хотите, чтобы ее муж узнал о вашей с ней связи?
— Именно так.
— Понимаю, мужская честь не позволяет вам открыть имя дамы, даже если отсутствие алиби, возможно, отправит вас в тюрьму, притом не на один год.
Лану только играл на скулах желваками.
— Вы забываете, любезный господин Шаас, что уголовный розыск не афиширует то, что узнал, и ваш визави никогда не узнает об измене жены.
— Я не совсем уверен в этом.
— Ваше право верить мне или нет, ваше. Но повторюсь, что иногда благородство играет скверную шутку, порой тянет на десяток лет каторги. Подумайте над моими словами. В данном случае я вам не враг, хотя можно подумать, что мы находимся по разные стороны баррикады.
— Я знаком, — Лану усмехнулся, и уголки губ образовали не улыбку, а подобие древнегреческой маски, выражающей собой трагедию, — с вашими методами, этому быстро учишься в армии.
Кирпичников пожал плечами.
— Мы с вами, господин Шаас, не в роте или в батальоне, у нас вполне статская жизнь.
— Не вижу разницы.
— Ваше право подставлять себя под меч Фемиды, моя обязанность найти убийцу.
— А если это я?
— Исходя из тех данных, что я имею, мог бы с вами согласиться, но меня всегда точит червь сомнения, поэтому, прежде чем вас обвинить, я хочу выяснить, как все происходило на самом деле и кто покусился на жизнь не взрослых Соостеров, а детей.
Лану сгорбился, втянул в плечи голову, положил локти на колени. Складывалось впечатление, что он стал и меньше, и несчастнее видом.
— Я вам скажу, но все должно остаться между нами.
— Слово офицера. Только к этому есть одно условие.
— Какое? — удивился Шаас.
— Ваша страсть должна подтвердить ваши слова.
— В этом я не сомневаюсь, — самоуверенно заявил задержанный.
— Вот и прекрасно, я слушаю.
— Может быть, Анита желает избавиться от мужа и именно поэтому не хочет подтверждать его алиби? — разгорячился Тыну.
— Вполне, — безо всякой интонации сказал Громов.
— И вы так спокойны?
— Что мне, в пляс пуститься или выказывать удивление? Какой реакции ты ждешь от меня?
— Ну, не знаю.
— Тыну, ты будущий сыщик, агент… как у вас… полиции, поэтому должен все переваривать безо всяких соплей и восторгов, спокойно, ибо все может повернуться в другую сторону. И никогда без причины не подозревай человека. Ты в дальнейшем просто все факты будешь примерять на того, кого назначил преступником. До добра это не доведет.
Тыну обиженно засопел, потом набрался смелости и сказал:
— Если есть все основания считать, что человек говорит неправду, тогда что?
— Просто проверить, а уж потом делать выводы. Но никак иначе.
— Но если я заведомо знаю, что человек врет, я должен тогда тоже проверять? — допытывался эстонец.
— Ты сам себе противоречишь. Как ты можешь знать, что человек говорит неправду, если ты его не удосужился проверить?
— Так, — растерялся Тыну.
— Вот именно. — Громов не поучал, а разговаривал с переводчиком, каке равным сотрудником полиции или уголовного розыска. — Иной раз подозреваемый такие небылицы плетет…
— Плетет? — перебил эстонец.
— Рассказывает.
— А!
— Такое рассказывает, что диву даешься и верить отказываешься. Но начинаешь проверять — и оказывается, что и обстоятельства сложились так, что всё против человека, и поведанное им подтверждается. Так вот! Я мог бы тебе примеров привести из своей практики много, но лучше потом сядем за бутылкой… чашкой чая и побеседуем обо всем. Лады?
— Что такое «лады»?
— Согласен?
— Конечно.
— Мне и рассказывать-то нечего, — пожал плечами Анту Каарела. — Приехал Кайно…